Юность Бабы-Яги. Владимир Качан

красивой и, страшно подумать, желанной. Он в глубине души ужасно боится того, что она ему начинает нравиться не как приемная дочь, а совсем-совсем по-другому. Вета чувствовала, что он сам стесняется ее, а его шутки – довольно прозрачная завеса над рождающейся неловкостью в их отношениях. Мощная интуиция в ребенке иногда встречается, а в нашем случае она имеет разумное обоснование. И, значит, отроковица Виолетта благодаря своей интуиции была почти уверена, что аристократическая сдержанность Герасима Петровича лишь форма, а не содержание. Там Вета угадывала тайную склонность к страстям, грехам и всяческим вожделениям, которых он никогда себе не позволял. То есть можно было предположить, что Герасим Петрович очень хотел бы предаться разврату, но было не с кем. Ничего! Придет время, и она сорвет с него прилипшую маску джентльмена, воспитанного в строгих правилах.

      Вета готовилась фундаментально. При этом о матери девочка не думала вовсе. Она ей не соперница. Сорокалетняя, почти всегда пьяная тетка, неопрятная и некрасивая, соперницей быть не могла. 20 лет назад могла бы, а сейчас – нет. Даже 10 лет назад она еще была красива, ярко, вызывающе красива, на нее всегда оборачивались встречные мужчины, но уже почему-то тогда можно было представить, какой она станет позднее, во что превратится; представить не без сожаления, как время и образ жизни изменят ее черты. Но 10 лет назад – о-о! – она была непобедимо красивой и сексапильной. Так что Герасима, которого Вета про себя уже давно называла Герой, можно было понять. Тогда он влюбился. Ничего, перевлюбится, тем более что Вета обещает стать улучшенной копией матери. Возьмет все лучшее, а уж сохранить подольше постарается: и безупречную фигуру, которой не позволит расползтись, как у мамы, и лицо, на которое можно смотреть часами и скучно не будет; и это длинные рыжие глаза, которые иногда становились совсем темными и звали мужчин черт знает куда, глаза, зовущие делать глупости. Так что спасибо маме за генетическое наследство, но на этом – все. Никаких дочерних чувств Вета к ней не испытывала, а испытывала совершенно иное: маму свою она попросту ненавидела, вернее, это была какая-то скверная смесь ненависти и брезгливой жалости к пьяной неряшливой тетке. Надо сказать, что основания для ненависти у девочки были: мама имела твердые намерения устроить жизнь дочери по-своему, а это значило, по мнению Веты, – пустить ее жизнь под откос. Как? Не будем забегать вперед, вернемся к фундаментальной, серьезной и вдумчивой подготовке девушки к неизбежному, – а она была в этом абсолютно уверена, – акту соития с Герасимом Петровичем. Справедливо было бы назвать предстоящее действие даже не актом, а терактом, направленным и против его оборонных укреплений, и против матери, которая являлась в своем роде частью этих укреплений, и ненависть к которой была все-таки сильнее жалости.

      Но прежде чем подложить бомбу под семейный очаг, нужно было избавиться от обременительной и скучной девичьей невинности, которая только ограничивала свободу действий и лишала возможности импровизации,