Только там она раскрыла ладонь. На ней лежал крошечный сверток из кусочка дамаста, а внутри него – кольцо, украшенное красной эмалью. К нему была приложена записка: «Милая Анна, прошу вас, примите этот знак моего глубокого почтения. На фамильном гербе моей семьи изображено красное кольцо, так что это для меня особый символ. Надеюсь, вы будете носить его и вспоминать добрым словом своего верного слугу».
Он преподнес ей такую вещь! Ах, если бы это было обручальное кольцо! Но все равно, как бы там ни было, а оно символизировало вечную любовь.
Анна не посмела сохранить записку. С болью в сердце она разорвала ее на мелкие кусочки и выбросила в окно. А кольцо спрятала под неприколоченной доской в углу своей спальни.
Через два дня фон Вилихи уехали. Анна разрывалась между грустью оттого, что пришлось распрощаться с Отто, и облегчением. Больше не нужно защищаться от его настойчивых попыток тайком переговорить с ней. Раз он уехал, забрав с собой страх разоблачения, Анна могла расслабиться и сказать себе, что не должна больше о нем думать, чтобы не сойти с ума. Не смела она и попросить отца о месте для Отто, чтобы ее явный интерес к делам этого молодого человека не вызвал неудобных вопросов. И все же было невероятно трудно вернуться к обыденной жизни, а ведь они с Эмили бо́льшую часть времени проводили в апартаментах матери в кругу женщин и редко оставались одни, за исключением ночи, которую проводили вдвоем с сестрой в их общей спальне.
Вильгельму повезло больше. С семилетнего возраста он получал образование под руководством ученого советника отца герра Хересбаха, которого порекомендовал сам Эразм. Брат без конца хвастал, что Эразм посвятил ему, пятилетнему мальчику, книгу. Теперь он бегло изъяснялся на латыни и французском, тогда как Анна и Эмили говорили только по-немецки. Мать не верила в необходимость образования для женщин, помимо обучения их чтению и письму.
– Знатным дамам неприлично быть образованными, – часто говаривала она. – Вам, девочки, не нужно говорить ни на каком другом языке.
Анна не могла представить, чтобы ее мать когда-нибудь поддавалась такой страсти, какую испытала она сама. Матушка, внешнее сходство с которой Анны все отмечали, в других отношениях (с грустью понимала дочь) была слишком степенной, слишком спокойной, слишком набожной. Она следила за дочерьми почти непрерывно. Даже когда Анна и Эмили выходили на улицу немного погулять, мать была тут как тут – шла сзади вместе со своими дамами.
– Мы всегда у нее под рукой! – ворчала Эмили, видя, что мать следит за ними, пока они обходят сад.
Анна заметила, что стала еще больше раздражаться из-за этой постоянной материнской бдительности.
– Герцогиня – мудрая женщина, – с укоризной говорила им матушка Лёве, когда, вернувшись