Полгода Грубин трудился. Все свободные деньги он тратил на транзисторы, провода и кристаллы, соседи трижды жаловались в милицию – дышать невозможно из-за постоянных утечек инертных газов, спать трудно из-за ночных взрывов, к тому же часто перегорают пробки. Грубин оправдывался, спорил, сопротивлялся, но не уступал.
Профессор Минц, сам значительный ученый, зашел как-то к Грубину и сказал:
– Саша, я специально проглядел всю доступную литературу. На нынешнем уровне науки эта проблема практически неразрешима.
Минц стоял посреди комнаты, по пояс скрытый отвергнутыми моделями, схемами, поломанными деталями, инструментами, изоляционными материалами. Грубин отмахивался паяльником и возражал:
– Кто-то должен изобрести первым. Вы уперлись в невозможность и верите в нее. Я не верю и изобрету.
– Дело ваше, – вздохнул профессор Минц. – Я все-таки оставлю вам последние журналы по этому вопросу. Посмотрите на досуге. Куда положить?
– Куда хотите. Вряд ли я буду их читать. Вы думаете, что Галилей читал в журналах статьи о том, что Земля не вертится?
– Тогда не было журналов. Но я полагаю, что он был широким и любознательным ученым.
– Нет, не читал, – не слушая профессора, продолжал Грубин. – Он с детства знал, что Земля не вертится. Ему хотелось доказать обратное.
Минц все-таки оставил журналы. Он полагал, что Грубин кокетничает. Пахло паленой изоляцией.
Вечером того же дня Грубин демонстрировал частичные успехи соседу и другу Корнелию Удалову. Изображение на экране двоилось и было нечетким. Но порой казалось, что часть экрана заметно вспучивается, выгибаясь в комнату. Тогда Удалов говорил:
– Гляди, объем!
– Вижу, – отвечал Грубин. – Значит, в принципе достижимо. Главное – не читать тех самых статей.
Беда была в том, что объемной могла становиться, к примеру, рука диктора, или галстук, или, наконец, один из этажей дома. За счет выпуклости в экране образовывалась впадина. Электронные трубки не выдерживали и лопались.
– Одолжи сотню, – попросил Грубин. – Я на мели.
– Ты же знаешь, – огорчился Удалов, – Ксения уже прячет от меня деньги.
Но опыты продолжались. В начале ноября Грубин позвал Удалова поглядеть на очередное достижение. Диктор, читавший последние известия, наполовину вылез из экрана. Тут он прервал речь и оглянулся по сторонам, словно понял, что попал в другую комнату. Удалов приблизился к экрану и заглянул сбоку. Нос диктора был вне телевизора.
– Саша, – сказал Удалов, – какая же это объемность? Он в самом деле наружу вылез.
– А ты чего хотел?
– Должно только казаться.
– Вот тебе и кажется.
– Да ты встань на мое место, погляди!
– Чего глядеть? Уж нагляделся. Настоящая объемность должна быть со всех сторон.
Тут раздался взрыв, и трубка разлетелась на куски. Никто не пострадал. Удалов ушел ужинать.
Окончательная победа пришла к Грубину