Военный следователь капитан Белинский ожидал рассвета в фойе гостиницы в компании четырех офицеров и одного штатского. На столе перед ними лежали остатки закуски. Рядом на диванах и в креслах дремали офицеры. Группа молодых офицеров, окутанная густым табачным дымом, играла в пул. В промежутках между их азартными возгласами слышалось постукивание мелкого дождя по подоконнику и гудки паровозов со станции.
Утром на военном поезде, курсирующем между Бродами и Львовом, Белинскому предстояло проследовать к месту назначения – в штаб Восьмой армии Юго-Западного фронта.
Приказ отбыть на фронт стал для капитана неожиданностью. Будучи включенным в состав государственной комиссии по расследованию шпионской деятельности иностранных компаний в России, он считал делом бесполезным ходатайствовать о своей отправке на фронт.
С самого начала войны тема шпионажа иностранных фирм в России была у всех на устах, и общественность с нетерпением ждала громких разоблачений. Капитан участвовал в разработке сотрудников немецких филиалов американской компании «Зингер». Уличить их в шпионаже так и не удалось, комиссию сократили, и Белинский в числе других следователей был направлен на укрепление создаваемых контрразведывательных отделений штабов армий.
Особых хлопот со сборами и прощаниями не было. В свои двадцать семь лет капитан был холост. Единственная из родных – мать после гибели мужа на Японской войне проживала в небольшом имении под Вильно. О своем отъезде на фронт он решил сообщить ей позже.
– Мы были обречены, нас просто бросили на произвол судьбы, – уже порядком охмелев, картавил молодой прапорщик с перевязанной головой, – ни врачей, ни сестер, ни кухни, ни чистого белья, ничего. Мне повезло больше других – я был в сознании, пуля попала в щеку и вышла возле шеи под подбородком, не задев ни костей, ни зубов, ни языка. Вокруг просили пить, глухо стонали, как из подземелья. Многие не подавали признаков жизни, от них шел такой тяжелый дух, что от одного этого можно было помереть… Утром нас, офицеров, кто был еще в сознании, успели вывезти на подводе, остальных оставили австрийцам.
– Что тут говорить, – после небольшой паузы заговорил ротмистр в потертом, выцветшем полевом кителе без верхней пуговицы, – отсутствие санитарных частей – не единственная беда. У нас не хватает снарядов, продовольствия, транспорта. Я не раз видел, как гибнут от голода лошади, – сена и овса тоже нет.
Ротмистр глубоко вздохнул и с горечью добавил:
– Надо признать, господа, войска у нас в хаотическом состоянии, мы не готовы к энергичным действиям.
– Я думаю, ротмистр, вы немного преувеличиваете, – возразил ему господин средних лет в очках и новой форме со знаками вольноопределяющегося[23]. – Все это обычные, неизбежные издержки любого массированного наступления. Главным же является то, что боевой дух наших войск сейчас как никогда на высоте, и следствие этого – наше