– И вы пришли к такому глубокомысленному заключению, лишь заметив то, что я в новых джинсах? У вас поразительно хорошо развито воображение, – добавил он с сардонической усмешкой и качая головой.
– Очевидно, я и в людях совсем не разбираюсь, – с горечью констатировала Джулия.
Боковым зрением она заметила, что он шевельнул левой рукой, и едва не подпрыгнула, сдавленно вскрикнув, и лишь с опозданием поняла, что он всего лишь протягивал ей кофе. Тихим голосом, в котором угадывалось едва ли не желание извиниться за тот страх, что Зак на нее напустил, он сказал:
– Я подумал, что кофе вам не помешает.
– Мне нисколько не грозит уснуть за рулем. Спасибо вам.
– Все равно глотните немного, – сказал Зак, исполненный решимости успокоить ее страхи, даже если он сам и был источником этих страхов. – Это… – он помолчал, очевидно, подыскивая нужные слова, – это поможет создать видимость нормальности.
Джулия повернула голову и посмотрела на него так, что и без слов было ясно, какого она мнения об этой его «заботе». Она считала его проявление заботы не просто тошнотворно лицемерным, но и вообще… за пределами здравого смысла. Она хотела было все ему так прямо и высказать, но вспомнила о пистолете в его кармане, поэтому дрожащей рукой взяла кофе и принялась пить мелкими глотками, глядя прямо перед собой на дорогу.
Зак видел, как дрожит чашка в ее руке, как дрожат ее губы. Он испытывал глупое в своей сентиментальности желание извиниться перед ней за то, что так ее пугает. Он подумал о том, что у нее хорошенький профиль с маленьким носом и упрямым подбородком, с высокими скулами. И еще у нее были великолепные незабываемые глаза, особенно впечатлявшие его в те моменты, когда она метала в него гневные искры, как это было пару минут назад.
Запоминающиеся глаза. Он вдруг почувствовал угрызения совести из-за того, что использовал в своих целях эту невинную девушку, которая всего лишь пыталась быть доброй самаритянкой. Еще большие угрызения совести мучили его из-за того, что он и впредь намеревался ее использовать по полной программе. Сейчас он чувствовал себя грязным животным, каким его и считали все окружающие. Чтобы умилостивить совесть, он пообещал себе облегчить ее участь настолько, насколько это было в его силах, что привело его к мысли о том, что разговор следует возобновить.
Он заметил, что обручального кольца у нее не было, из чего следовало, что она не замужем. Он пытался вспомнить, о чем люди на воле говорят, когда хотят поддержать светскую беседу, и наконец спросил:
– Вам нравится преподавать?
Она снова повернулась к нему лицом. Ее необыкновенные глаза выдавали внутреннюю борьбу и с трудом подавляемое желание нагрубить ему.
– Вы рассчитываете, – процедила она сквозь зубы, – что я буду вести с вами светские беседы?
– Да! – рявкнул он, испытывая необъяснимую с точки зрения нормальной логики ярость из-за того, что она не желала позволить ему загладить свою вину. –