Ивлев слушал эти сообщения, но не выходило из головы заявление старицы о том, что грядёт конец красного режима.
И тогда он подумал: «А не спектакль ли всё то, что разыгрывается в Москве?»
Он подошёл к телефонному аппарату и пояснил собравшимся:
– Хочу поговорить с одним военным писателем из Москвы. Может, он что путное скажет.
Все притихли. Ждали звонка. Соединение происходило обычно довольно долго, и на этот раз пришлось ждать минут двадцать.
Ивлеву довелось быть свидетелем разговоров.
– А что энто такое – демократия? – говорил старик, раскуривая у окна самокрутку. – Нам-то она, с какого боку? И на хрена нам энти революции… Помню, как в колхозы зазывали. Ну, зазвали. Трудно было, ой, как трудно, но сдюжили. А теперича, когда только подниматься начали, только жизнь увидели, опять всё не так – ломай, круши. Чего получится из энтой хреновины.
– Говорят, свободы буде поболе…
– Да хто ж тебе энту свободу-то даст? Отродясь такого не было, чтобы мужику, да свободу… Нет, не верю я этим брехунам. «Будет в стране больше богатых, так и бедных совсем не будет»… – с издёвкой повторил он обычную байку тех времён. – Где его, богатство-то взять? Энтими вона руками оно деется…– он покрутил перед собой свои натруженные руки и прибавил: – Нашими, крестьянскими, да рабочими. Этих крикунов, да на трактор, на сенокосилку, аль комбайн… С экрана то легче рассказывать, как и кому жить… Нет, вы как хотите, а я за этих самых гэкачекистов…
– Гекачепистов… ГэКаЧеПэ, – поправил мужчина, сидевший за столом и что-то писавший. – Приказано собрать собрание, чтобы выразить, так сказать, одобрение и поддержку…
В этот момент зазвонил телефон.
– Москва? Да, да… Москву заказывали, – сказал мужчина, освобождая Ивлеву место за столом у телефона.
– Москва, – снова повторил Ивлев. – Это Афанасий Петрович… Да, да, да – Афанасий Петрович Ивлев. Мне с Дмитрием Николаевичем переговорить. Что? Телефон не отвечает? Да, да, понятно… Такие дела вокруг, – зачем-то сказал он телефонистке и, обращаясь к собравшимся, прибавил: – Завтра попробую позвонить.
Ивлев положил трубку, осмотрел притихших колхозников и объявил:
– Дома нет…
– Ещё бы… Там такие дела творятся… Революция… Ясное дело он там…
Старик не уточнил, где там, но всем стало ясно, что этот самый Дмитрий Николаевич, которому пытался дозвониться Ивлев, занимается самыми что ни на есть важными делами… Отсюда, из деревни, казалось, что каждый там, в Москве, решает в эти часы судьбу страны. Вот только как это делается, никто не знал – непонятен был процесс этого решения и непонятен ход событий.
А Дмитрий Николаевич Теремрин действительно был в эти часы далеко от дома и занят неимоверно, причём занят делом, тайну которого мы повременим раскрывать, но заметим, что всё происходило по словам Шишкова о другом событии и в