Лемехов увидел затоптанный овес, вырванные с корнем стебли. Здесь медведь лакомился, загребая лапами метелки, чавкал, сосал, подпрыгивал на ягодицах. Здесь в него попала пуля, толкнула навзничь, обратила в бегство. Лемехов светил фонарем, стараясь обнаружить кровь. Влажно переливались стебли, хрустально вспыхивала вода.
Лемехов осторожно пошел к опушке, держа на весу карабин, готовый стрелять, если в свете фонаря вдруг возникнет косматая башка, белые клыки и красный язык. И все это ринется с ревом навстречу.
Опушка была в мелких кустах с желтыми листьями. Стояли невысокие елки, усыпанные каплями. В траве, в пятне фонаря, мелькнул цветок лесной гераньки. Пахло сырой землей, горечью увядающих трав, лесным туманом, в котором сладко истлевала листва. Крови не было.
Неужели он промахнулся? Спугнул зверя? И теперь тот укрылся в непролазной чаще. И весь огромный лес прячет его, стережет. Бьет по лицу Лемехова мокрой еловой веткой. Громоздит на пути коряги. Громко хрустит сучками, оповещает о его продвижении. И все обитатели леса – лоси, кабаны, тетерки и рябчики – проснулись и наблюдают за ним. Сообщают медведю о его приближении.
Он увидел на травяном листе черную кляксу. Она блестела, как деготь. Он тронул ее пальцем, палец поднес к фонарю, и палец был красным.
Лемехов ликовал. Зверь был подстрелен. Промчался, неся в себе пулю, брызнув густой, как варенье, кровью.
Кровь пятнала траву, темнела на листьях длинными брызгами. Брызги указывали направление звериного бега. Лемехов, чуткий, осторожный, пружиня стопами, шагал, предчувствуя близость зверя. Втягивал воздух, стараясь среди холодных лесных ароматов поймать терпкий горячий запах крови.
Внезапно фонарь стал меркнуть, почти погас, только малиновым завитком виднелась нить накаливания. Видно, сел аккумулятор. Лемехов подумал, что это лесные духи, охранявшие медведя, погасили фонарь.
Была тьма. Только в вершинах елок чуть синело ночное небо. Идти было невозможно. Стрелять, в случае появления раненого зверя, было невозможно. Нужно было поскорее возвращаться на овсяное поле, забраться на вышку и там, в безопасности, дожидаться рассвета.
Лемехов стоял, приподняв карабин, вслушиваясь в мрачную, опасную тишину леса. И вдруг почувствовал в этой тишине зияющую пустоту. Лес был пуст. Он обмелел, поредел, осел, словно из него вытек воздух, перестали пахнуть травы, хрустеть сучки, брызгать на лицо влага. Лес был мертв, из него изошел лесной дух. И Лемехов понял, что медведь убит. Пустота леса была пустотой дома, в котором лежал покойник. И эта тишина остановила Лемехова, опустошила. Вместо радости победителя и он испытал недоумение, печаль, ноющую тоску. Словно пуля его убила не медведя, а весь лес. Казалось, он слышит слабый свистящий