Человек вздрогнул, словно не хотел быть узнанным.
– Это же ты? – спросил я и взял его за локоть. – Ты Кларенс, да?
Тот отшатнулся, но наконец обернулся ко мне. Это было то же лицо, только седые морщины и бледность старили его.
– Что? – произнес он.
– Ты меня помнишь? – спросил я. – Наверняка помнишь. Когда-то я носился по Голливуду вместе с тремя сумасшедшими сестрами. Одна из них еще шила такие цветастые гавайские рубашки, в которых Бинг Кросби[83] снимался в своих ранних фильмах. Я приходил к «Максимус» в полдень и стоял там каждый день все лето тысяча девятьсот тридцать четвертого года. И ты тоже там был. Как я мог забыть? У тебя был единственный из виденных мной набросков Греты Гарбо, подписанный ею…
Моя литания только испортила все. От каждого слова Кларенс вздрагивал под своим теплым верблюжьим пальто.
Он нервно кивал. И нервно поглядывал на дверь «Браун-дерби».
– Что ты делаешь здесь так поздно? – спросил я. – Все давно сидят по домам.
– Кто знает? Так, от нечего делать… – сказал Кларенс.
Кто знает. А вдруг Дуглас Фэрбенкс[84], будто снова живой, неспешной походкой идет по проспекту, куда там до него Марлону Брандо[85]. Фред Аллен[86], Джек Бенни[87], Джордж Бернс[88] словно вышли из-за угла, со стороны стадиона «Леджн», где только что закончились боксерские матчи, и оттуда валила толпа счастливых людей, счастливых, как в те старые добрые времена, которые были намного прекраснее нынешнего вечера и всех будущих вечеров.
Так, от нечего делать. Да.
– Что ж, – согласился я. – Кто знает? Ты что, меня совсем не помнишь? Я тот придурок. Конченый придурок. Марсианин.
Кларенс обшарил взглядом мой лоб, нос, подбородок, но в глаза не смотрел.
– Н-нет, – проговорил он.
– Что ж, доброй ночи, – пожелал я.
– Прощайте, – ответил Кларенс.
Рой увел меня к своей жестянке, мы забрались в машину, Рой шумно дышал от нетерпения. Едва усевшись, он схватил блокнот, карандаш и замер в ожидании.
Кларенс по-прежнему стоял на краю тротуара рядом с такси, когда двери «Браун-дерби» открылись и чудовище вместе со своей красавицей вышли оттуда.
Стояла прекрасная, на редкость теплая ночь, однако то, что произошло дальше, было не столь прекрасно.
Человек-чудовище стоял, вдыхая полной грудью воздух, очевидно опьяненный шампанским и самозабвением. Зная, что его лицо похоже на поле давно проигранного сражения, он не показывал виду. Он взял за руки свою спутницу и, о чем-то болтая и смеясь, повел ее к такси. Только в этот момент, когда она шла, глядя в никуда, я заметил, что…
– Она слепая! – воскликнул я.
– Что? – переспросил Рой.
– Слепая. Она его не видит. Ничего удивительного, что они стали