– У тебя, наверно, было много женщин? – спросила Катя, приняв отчаянный напор Башмакова за многоопытность.
– А у тебя? – отозвался Олег, гордый внезапным успехом.
– А ты не видишь?
– Больно?
– Немножко. А вообще-то так несправедливо – будто пломбу с тебя сняли…
– Ирке расскажешь?
– Ты, Тапочкин, хоть и опытный, а совсем дурак!
Потом они вместе отстирывали диванное покрывало.
– А девушки у тебя тоже были? – поинтересовалась Катя.
– Есть вопросы, на которые мужчины не отвечают! – выдал Олег и почувствовал себя профессиональным сокрушителем девственности.
Ирка Фонарева к тому времени успела поведать подруге головокружительную историю о том, как необузданный Слабинзон овладел ею чуть ли не в заснеженной ротонде возле бюста Петра Первого. Впрочем, сам Борька отказался эту версию как подтвердить, так и опровергнуть. Боже, какие они веселые дураки были в ту пору! Ирка теперь работает учительницей где-то под Наро-Фоминском, мужа давно выгнала, вырастила в одиночку двоих детей, а в довершение всего ей недавно оттяпали на Каширке левую грудь. Катя ездила проведать и вернулась вся заплаканная.
Выслушав исповедь о любви в ротонде, скрытная Катя так ничего и не рассказала подружке – ни про тайные встречи в отсутствие родителей, ни про то, как, начитавшись популярной в те годы «Новой книги о супружестве», они с Олегом, разложив диван, устраивали упоительные практические занятия. Не сказала она и про то, что глава о противозачаточных средствах в этой книге помещалась в самом конце, и когда они до нее добрались, Катя была уже на втором месяце.
Первой забила тревогу мать – Зинаида Ивановна, по каким-то лишь женщинам внятным приметам и наблюдениям сообразившая, что к чему. Она, конечно, знала о существовании Башмакова, даже один раз встретила их, шляющихся в переулках возле дома и не знающих, куда пристроить свое вырвавшееся на волю вожделение. Зинаида Ивановна потом дотошно расспрашивала дочь, но скрытная Катя, честно хлопая голубыми глазами, созналась: да, мол, есть такой мальчик и он иногда приглашает ее в кино. Мать жила на свете не первый день и понимала, что слово «кино» означает у молодежи несколько большее, чем важнейшее из искусств, но такого от послушной и тихой Кати не ожидала никак.
Отец, Петр Никифорович, узнав, побагровел и впервые за все годы воспитания влепил дочери полновесную пощечину, а потом, отдышавшись, приказал:
– В воскресенье пригласишь своего… Ромео на обед!
Петр Никифорович был человек, неожиданно для своей профессии начитанный. Этим он повергал в изумление деятелей культуры, сугубо конфиденциально забредших к нему в контору в поисках ремонтных дефицитов. Вообразите: вы артист театра и кино, задумчиво разглядывающий чешскую керамическую плитку, за которую вам предстоит переплатить вдвое, а сидящий за конторским столом златозубый