Если бы молитвы могли спасти их мать, Анна не переставала бы молиться. Если бы они могли спасти хоть кого-нибудь. Но, конечно, Анна могла так думать, но никогда не произносить вслух. Не дома, не тем более, на людях.
– Анна, – Норман остановился около девушки, а та быстро поднялась с места, смиренно склонив голову, – что-то тревожит твою душу?
– Благословите, отец настоятель, – опустив взгляд в пол, привычно уже прошептала Анна, – я стараюсь не впадать в уныние, но простит Господь мою грешную душу, иногда моя ноша кажется мне слишком тяжелой.
Мандраж, что практически парализовывал ее в детстве, теперь был редким гостем. Да, ей все еще было жутко от то и дело снующих вокруг церковников, но теперь она видела главное. Они, словно собаки, которых натаскивают выслеживать добычу, чуяли страх. Чем больше боишься, тем сильнее прокалываешься. А Анна, несмотря на весь появившийся в ней скептицизм, все еще была верующим и богобоязненным человеком. Она знала, что не совершает ничего плохого, и не лезла туда, где чистая энергия граничит с темной магией. Анна понимала суть и важность течения естественных процессов и не противилась им.
По крайней мере, так считала она сама.
– Как здоровье вашей матери, дитя мое? – вкрадчиво спросил Норман, а Анна улыбнулась, выпрямляясь и находя взглядом Сибилл.
– Сейчас для нас хорошо просто то, что она до сих пор с нами, – сдержанно сказала она, – спасибо за беспокойство, отец настоятель.
Сибилл перестала молиться. Сейчас она сидела, глядя перед собой, а на ее щеках при свете свечей блестели прозрачные полосы. Сердце Анны сжалось, и она тяжело вздохнула, прислоняя ладонь к груди.
– Я молюсь за ее здоровье, дитя мое, – вкрадчиво произнес Норман, и Анна замерла, сосредотачиваясь на каждом произнесенном им слове, – и каждый раз спрашиваю себя, что этим хочет сказать нам Господь?
В ушах Анны застучала кровь, заставляя давно забытые страхи всколыхнуться внутри. Сцепив руки в замок, Анна посмотрела прямо в глаза Нормана.
– Я не считаю возможным даже размышлять об этом, отец настоятель. Лишь благодарю Господа, что дарит мне и Сибилл еще один день рядом с нашей матерью, – максимально точно подбирая слова, отчеканила Анна.
Норман вздохнул, отводя взгляд куда-то в сторону, но от этого напряжение лишь усилилось.
– Странно, Анна, – едва слышно прошелестел он, а Анна судорожно сглотнула, – ведь я всегда считал, что твой грех не уныние, а гордыня.
Ладони Анны похолодели, но она послала Норману сдержанную улыбку, контролируя каждое движение на окаменевшем лице.
– Я думаю, что моих грехов гораздо больше, чем два, отец