Его собеседник вежливо поддакивал: «Согласен, Николай Павлович, согласен. Но, как вы сами…» – на этой фразе полковник резко замолк, увидев Поггенполя. Тем не менее и полковник, и дородный господин приветствовали корреспондента простым, но довольно холодным поклоном.
– Так значит, вы беретесь утверждать, что граф Игнатьев погиб в результате несчастного случая на перевале? – обратился к нему штатский. Глубоко под надбровьями поблескивали умные и чуть ироничные светлые глаза.
– Да, мой господин. К сожалению, не имею чести вас знать. Это крайне важная новость, имеющая мировое значение. Вместе с графом Игнатьевым погибли и все дипломатические бумаги. Мирные переговоры с Портой, как я могу предположить, по этой причине могут быть отложены на неопределенный срок или вообще сорваны. Это же вопросы войны и мира, – запинаясь, ответил Поггенполь.
– Не беспокойтесь, все бумаги здесь! – собеседник демонстративно прикоснулся к своей крупной голове. – Я – граф Игнатьев.
– О, майн Готт! – пол поплыл под ногами Поггенполя. От тлевшей в его руке папироски задымился рукав пиджака, а горящий пепел больно ожег ему ладонь. Поггенполь отбросил папироску на пол и запрыгал на месте, растирая обожженную ладонь.
– Боюсь, что главной новостью у нас станет пожар в вашем рукаве, господин корреспондент, – сказал Игнатьев под дружный смех офицеров. – Задержите этого молодого человека для выяснения обстоятельств!
Унтер-офицер Никита Ефремов. Шипка
Ну и чудной же этот барин!
На своем веку пришлось Никите и вверх, и вниз полазить: корову, свалившуюся в овраг по природной глупости, на веревках вытягивал, колодец деду Трофиму и нужники чистил, на Масленицу за петухом первый на лысый столб вскарабкался. Да и здесь, на Балканах, много чего на своем горбу перетаскать довелось по этим клятым горам и долинам. Но чтобы лезть в пропасть, как в преисподнюю, да оттуда еще и целого генерала вытащить! Такого с Никитой отроду не случалось.
А дело было так: спасенный им генерал тискал его в своих объятиях и что-то с жаром говорил ему. Ефремов, наоборот, молчал как убитый, так как в голове у него вертелась неуместная к месту и случаю поговорка: «От у нас в сели кажуть так: чорт в хату лизэ! Абы не кацап!» Не дай бог, откроет рот, скажет этому пану-генералу что-нибудь неприятное, тогда – пиши пропало. Вот и стоял унтер, набычившись: не генерала боялся – себя. Увидел ротный такое дело, как Никита с генералом обнимаются, налетел как коршун. Бурку с плеча своего скинул на генеральские плечи и повел куда-то. Подходит унтер-офицер Бихневич, известный проныра и тертый калач из Одессы, и говорит: «Эх, Никита, упустил ты своего Егория. Надо было просить награду у генерала!» Посмотрел Никита на свои стертые веревкой ладони, на рваные сапоги, махнул рукой с досады, и пошли они с Бихневичем к своему взводу. Там, на дороге, два орудия почти сползли