Леди Нейль пришлось ждать больше часа. Зато к ее приходу я успела успокоиться, привести в порядок мысли и осмыслить то, что еще утром не могла себе даже представить. И все же вероятность, что была допущена ошибка, я не исключала. Не зря же на лицах тех, кто имел отношение к церемонии, читалось удивление. Быть может, выбор был сделан заранее, – естественно, не в мою пользу, – а потом что-то пошло не так.
– Инида Трэйндж, – в какой-то момент прозвучал у входа в шатер сдержанный женский голос.
Поспешно поднявшись и обернувшись, я наткнулась на цепкий взгляд слегка прищуренных глаз. Передо мной стояла леди – такая, какую представляешь себе, когда слышишь само слово «леди». С идеальной осанкой, безупречным внешним видом и безукоризненным умением себя держать. Вместе с тем от нее веяло холодом – не буквально, конечно, а на каком-то другом, нематериальном уровне.
– Вам следовало бы присесть, – с тем же ощутимым холодком в голосе заметила леди.
Подумав, что совершила оплошность, вскочив на ноги, я снова опустилась на диван.
– Присесть в реверансе, – не сводя с меня пробирающего до дрожи взгляда, отчеканила леди Нейль.
Смутившись, я вновь поднялась и изобразила неумелый поклон. После прозвучавшего замечания и взгляда, который за ним последовал, стало понятно, что доброго отношения от леди Нейль ждать не стоит.
– Гай, проследи, чтобы ближайшие полчаса нас не беспокоили, – велела она, обратившись к моему недавнему сопровождающему.
Тот коротко кивнул, а я невольно задумалась, напрягая память.
Гай, Гай… точно! Кажется, так звали того самого родственника госпожи Бэйрси, который работал в Институте аэллин. Вот почему мне показалось знакомым его лицо – несмотря на дальнее родство, они с Люцией были похожи.
Весь наш последующий разговор с леди Нейль можно было охарактеризовать так: она спрашивала – я отвечала, она рассказывала – я слушала. Мне были заданы вопросы о моей семье, количестве искр, образовании и увлечениях. Эта леди обладала такой энергетикой, что под ее гипнотизирующим взглядом хотелось выложить все как на духу. Я и рассказала обо всем без утайки – скрывать мне все равно было нечего. Единственное, о чем умолчала, – о своей склонности время от времени писать стихи. Это не было увлечением, скорее непреодолимой потребностью, которая являлась слишком личной, чтобы с кем-то этим делиться.
Леди Нейль, в свою очередь, кратко поведала о моем предстоящем обучении. В большей степени она говорила о тех вещах, которые мне необходимо приобрести для учебы. И чем больше я слушала, тем явственнее понимала, что в институте стану белой вороной, поскольку не могла себе позволить практически ничего из перечисленного. Я не смогла заставить себя признаться в нехватке средств открыто, но весьма недвусмысленно намекнула, что не имею возможности