– А я говорила, прибери клешню! – для Кристины, моей мачехи, вполне нормально вот так рявкать. – Тут ухаб на ухабе. Гореть им в аду, работничкам хреновым! У них была одна задача: нормально положить асфальт, но они её провалили. Криворукие обезьяны! – Крис продолжает ругаться на чём свет стоит.
На самом деле мачеха у меня совсем неплохая. Даже хорошая. Но только не за рулём. И не во время работы над очередным проектом. И не с людьми, которые её бесят.
– Ок, руку убрала. А с головой что делать? – Я потираю ушибленную макушку. – Спрятать в бардачке?
– Голову могла бы оставить дома. Всё равно не пользуешься, – Крис фыркает и, высунувшись из окна, орёт на проезжающий сбоку автомобиль: – Куда прёшь, кретин?!
– Дом, – задумчиво повторяю я. – Если бы он у меня был.
– Не говори ерунды. – Мачеха напрягается. – У нас теперь будет два дома. Один в Краськове, второй в Питере. А если тебе не понравится в большом городе, в чём я сильно сомневаюсь, мы вернёмся назад в посёлок, – её голос смягчается. – Даю слово, Грипп.
Я не отвечаю и смотрю в окно на проплывающие мимо опоры ЛЭП – эйфелевы башни, которые мы заслужили. Раньше в вышках мне чудилась провинциально-индустриальная романтика, но теперь при виде них ноет сердце и бегают мурашки.
Однажды такая опора рухнула рядом со мной. Мы с Лизкой гуляли на окраине посёлка. Был ноябрь, и в воздухе уже пахло зимой. Жухлая трава, поседев от инея, хрустела под подошвами. Сверху лился высоковольтный гул, низкий и тревожный. Я подняла лицо к небу и поймала тот самый момент, когда металлическая громадина покачнулась, как мачта, и понеслась вниз. Нужно было бежать, но меня точно парализовало. Затрещали провода, раздался грохот. Во все стороны брызнули стальные детали и куски земли. Меня не задело, а вот Лизку…
Натягиваю поглубже капюшон толстовки и отворачиваюсь от окна.
Интересно, было ли в моей жизни время, когда это не происходило? Вряд ли.
А будет? Ответа нет.
Ухабистая дорога кончается, и перед нами расстилается трасса. Крис выдыхает, немного расслабляется и откидывает волосы на спину – они длинные и чёрные, как у ведьмы. И это в придачу к зелёным глазам и способности есть что угодно, не толстея.
Нас ждёт восемь или девять часов дороги. За все свои шестнадцать лет я ни разу не ездила на такие дальние расстояния, но почему-то отлично представляю, чего ожидать.
Мы будем ехать молча, если не считать периодической ругани Крис в адрес других водителей. На полпути остановимся в придорожной забегаловке. За прилавком – дородная продавщица, на столах – полиэтиленовые скатерти, засиженные прошлогодними мухами и проштампованные кружочками потёкшего кофе. Крис закажет что-то неудобоваримое, например, щи из квашеной капусты. А я возьму пирожок с картошкой и приторный три-в-одном. Мой липкий след, мой кофейный штамп, тоже должен остаться на скатерти. Потом Крис повздорит с какими-нибудь дальнобойщиками, выбрав особо устрашающих на вид, и мы поедем дальше. Всю дорогу в машине будут попеременно петь Ник Кейв и «Морфин», изредка уступая место тишине.
Я скребу ногтями по руке – всегда чешусь, когда нервничаю. Кажется, под кожей копошатся жуки. Бр-р.
Не хочу в Питер. Любая девчонка хочет – по крайней мере, такое впечатление складывается из соцсетей, – но только не я.
Там слишком много людей. Слишком много жизни. Привезти меня туда – почти то же самое, что бросить бомбу в толпу. Но Крис этого не понимает. Даже то, что случилось с отцом, не убедило её.
Наверное, Крис поверит, что я опасна для окружающих, лишь тогда, когда сама окажется на волосок от смерти. А я возьму и оборву его…
Нет, нельзя так думать.
Наше путешествие проходит в точности, как я предсказываю. Для этого не нужно быть экстрасенсом, достаточно знать Крис и следить в «Инсте» за моим братцем Изи – любителем автостопа и российской глубинки.
Придорожная кафешка, грязные скатерти, спор с дальнобойщиками из-за орущего на всю забегаловку телека, а в машине – «Children» и «The night». На придорожных знаках тают цифры километража. Восемь с половиной часов проходят на удивление быстро, и вот, в полной тишине, мы въезжаем в Питер.
Ноги – и не только они – ноют от долгого сидения. И внутри тоже ноет, но сладко и волнующе. Меня кидает от страха к нежности, от грусти к восторгу. Я прилипаю к окошку, чувствуя, как от переизбытка чувств сжимается диафрагма. Внутри вот-вот случится локальный большой взрыв.
Вначале мы едем по Московскому проспекту, и всё вокруг, действительно, напоминает Москву. После домов в посёлке «сталинки» кажутся верхом архитектурной мысли, почти небоскрёбами. Симпатичный район, но я чувствую, что это не настоящий Питер. А настоящий впереди. Мы выруливаем на Садовую – и город поворачивается ко мне лицом. Отовсюду смотрят жёлтые и розовые фасады. Почти на каждом – тёмный налёт: то ли плесень, то ли выхлопные газы, то ли следы времени. Сердце томится в груди, как мясо в горшочке. Приготовится, и город одним махом проглотит его.
Чёрт. Боже. Как