– А может, за хлебом вышла?
– Ты еще можешь шутить? – возмутилась Майка. – А если она над собой что-нибудь сделала?!.
Сережа опять нажал на кнопку, можно сказать, лег на нее, но с тем же успехом.
– Сережка… – Майка заглянула ему в лицо снизу вверх, распахнула глазки, приоткрыла ротик, и Сереже сразу стало ясно, что сейчас от него потребуют подвига.
– И не проси, – отвечал он.
– Но ведь тебе это – запросто! Сереженька!..
– А если у нее там кто-то есть? – резонно возразил Сережа. Выбить-то дверь он мог любым способом, хоть ногой, хоть плечом, но вешать ее обратно ему вовсе не хотелось.
– Да нет у нее никого! Она там одна и…
Тут в квартире раздался звук, очень похожий на выстрел.
– Ой… – сказала Майка. – Сереженька!!!
И приникла к широкой груди бывшего мужа – как приникала к ней всякий раз, осмысляя очередное похождение и нуждаясь во все понимающем собеседнике.
– Погоди, – отвечал Сережа, отстраняя ее и примериваясь, как бы половчее выбить дверь. Майка повисла у него на шее с воплем «Не смей!»
Сережа уставился на нее с великим недоумением. Только что она требовала плечом пробить дорогу к страдающей Данке, а теперь вдруг – «Не смей!»
– Может быть, ей еще можно помочь, – сказал он внятно и попытался освободиться от Майки, но тут в квартире выстрелили еще раз.
Глаза у Майки сделались совсем круглые.
– Она что же… про-мах-ну-лась?… Ой!..
Раздался и третий выстрел.
– Странное самоубийство, – заметил Сережа. – А когда мы вломимся, окажется, что у нее и пистолета-то нет.
– А что же ЭТО?
Как бы в порядке иллюстрации в квартире опять выстрелили.
Сережа примерился и треснул кулаком по двери. Треснул грамотно – не столько кулаком, сколько всем предплечьем, чтобы сотрясти дверь с максимальным шумом и минимальным членовредительством.
Ответом ему был пятый выстрел.
– От кого же это она отбивается? – спросил Сережа. – Может быть, она заманила на прощанье в гости свою сволочь и теперь добивает ее?
– Вот это было бы просто замечательно! – заявила кровожадная Майка.
Всякий раз, когда Сережа сталкивался с женской солидарностью, он временно терял дар речи. Первый раз это произошло, когда три подружки, и Данка в их числе, исхитрились женить его на Майке. Почему-то им казалось, что непьющий, некурящий, синеглазый и благовоспитанный атлет должен непременно и моментально сделаться хорошим мужем.
Данка дольше прочих свах засиделась в девках, и Сережа пережил несколько совместных кампаний по охомутанию жениха. Он волей-неволей присутствовал при составлении планов и диспозиций, которые должны были привести к блистательному результату, да почему-то не привели. Сам-то Сережа прекрасно видел, в чем дело, но объяснить это трем молодым женщинам, ощущающим себя охотницами и интриганками, не мог. Проблема заключалась