В Португалии же Энрике, самого младшего из августейших заговорщиков, послали на север в старинный город Порту собирать половину флота. То же задание дали его брату Педру в Лиссабоне. Сам король занялся надзором за вооружением и артиллерией, переложив на старшего сына Дуарте управление страной, – задача, стоившая хрупкому двадцатидвухлетнему принцу многих месяцев бессонных ночей и едва не доведшая его до нервного срыва.
По всей стране чистили оружие, ткачи и портные выдавали стопы форменной одежды, плотники сколачивали ящики под снаряжение, канатчики чесали и свивали коноплю. Морские сухари, основная пища моряков, сушили в огромных количествах. Сотнями забивали быков и коров, а мясо снимали с костей, засаливали и затаривали в бочки. В доках выпотрошенная рыба вялилась на солнце – точь-в-точь насыпи серебристых лепестков. Страна гудела все новыми слухами об истинной цели загадочного похода: поговаривали о крестовом походе в Святую Землю за возвращение Гроба Господня и даже о маловероятной войне с Голландией.
Соседи Португалии были скорее встревожены, чем заинтригованы. Королю Арагона Фердинанду I сообщили сначала, что Португалия намерена напасть на его остров Ибицу, потом – на его королевство Сицилию и, наконец, на саму Кастилию, которой он правил в сорегентстве со сводной сестрой Филиппы Катериной Ланкастерской. Фердинанд направил в Лиссабон тайного агента, желая знать, собирается ли Португалия напасть на какое-либо из его владений. Мусульманские правители Гранады тоже решили выяснить, что происходит. То ли из фанатичного нежелания лебезить перед маврами, то ли из ощущения, что именно такая дымовая завеса ему на руку, Жуан совершенно запутал посланников, сказав им сначала, что ни в коей мере не собирается нападать на Гранаду, а затем отказавшись представить какие-либо гарантии. Смущенные подобной уклончивостью послы отправились к Филиппе. Старшая жена эмира Гранады, сказали они королеве, молит ее заступиться перед мужем, поскольку ей прекрасно известно, что мольбы женщин обладают большой властью над мужчинами. В благодарность она пошлет Филиппе самый дорогой наряд для свадьбы ее дочери.
«Не знаю, – надменно ответила Филиппа, – как обстоят дела между вашими королями и их женами. Но не в обычае христиан, чтобы королева или принцесса вмешивалась в дела своего супруга». Старшая жена эмира, добавила она в конце своей длинной диатрибы, может делать со своими подарками что пожелает [106]. Наконец послы попытались извлечь желаемые заверения у Дуарте, обещая еще более богатые подношения. «Те в моей стране, кто на высоких местах, – пожурил их он, – не имеют обыкновения продавать свою добрую волю за деньги, ведь поступай они иначе, то заслуженно звались бы торговцами, а не властителями и принцами». Даже предложи они все королевство Гранада, присовокупил он для острастки, он его не принял бы – хотя, добавил он, их королю нечего бояться.
В