Губы Пчёлки шевелется.
Аззанаил прислушивается… И вдруг с размаху бьет старого воина по лицу.
– Не поможет тебе Сатанаил, проклятый грешник! – кричит он. – Педрис, давай за лошадью! Живо! А вы, братья, снимайте с него портки!
Сразу несколько богумилов бросаются к Пчёлке, но тут сверху раздается громкий вопль. Орет еретик, посланный на крышу часовни – спиливать с нее крест.
– Праведный! Праведный! Беда! Беда, праведный Аззанаил! Конные! Сюда скачут!
«Праведный» Аззанаил с большой неохотой делает знак своим: мол, повремените пока.
– Ворота затворить! – распоряжается он. – Что за конные? Много?
– Десятка два! – кричит мужик с колокольни. – Оружные, в шлемах.
«Праведный» взбирается на частокол, глядит…
– Русы, – определяет он. – Ты давай пили, – кричит он мужику на колокольне. – Этим до ромейского чина дела нет. Да и мало их. Эй, ты! Скажи братьям: пусть шлемы наденут, что мы здесь в оружейной взяли, да копья возьмут и наверх поднимутся. Увидят русы, что есть войско в усадьбе, и дальше поскачут.
– А как же братья наши, те, что в Межиче? – беспокоится кто-то. – Оборонить надоть! Ежели русы их – того?
– Значит – того! – сердито говорит «праведный». – Они как раз со стороны села и скачут.
– Оборонить… Ишь, богатырь… – бормочет Аззанаил себе под нос. – Таким, как ты – только сверху чужими копьями грозить, да уповать, что не разглядят снизу, кто это копье держит… Нет, не разглядят, – успокаивает сам себя «праведный» Аззанаил. – Не катафракты ведь, тавроскифы дикие. Эти на лица не смотрят – только на железо…
Слезы градом катились из глаз Людомилы. Ей было очень больно, но плакала она не от боли – от унижения. Она выгнулась так, что привязанная рука едва не вывернулась из сустава. Скамейка под ней тряслась и раскачивалась. Людомила застонала сквозь зубы, рванулась, в самом последнем, запредельном усилии. Скамейка, к которой была привязана Людомила, не устояла, опрокинулась набок. Людомила ткнулась лицом в колкое сено… И вдруг почувствовала, что ее правая рука свободна!
Плечо болело, огнем горели ссадины, но ее маленькая узкая ручка все-таки выскользнула из ремней.
Некоторое время Людомила не шевелилась: переводила дыхание, прислушивалась к шуму снаружи. Нельзя терять времени, напомнила она себе. Проклятый еретик может вернуться в любое мгновение.
Со своего места Людомила не могла видеть ворот конюшни, но очень хорошо видела рукоятку серпа. Дотянуться до нее оказалось не так легко. Но в конце концов ей это удалось. Разрезать ремни было совсем просто. Людомила села и посмотрела на притворенные ворота конюшни. Что происходит снаружи – не понять. Не важно. Людомила встала. Колени дрожали, руки устали так, что отказывались повиноваться. Но отдыхать некогда. Людомила подошла к стойлу. Рыжик, верховой мерин Людомилы, потянулся губами к ее