Где-то далеко прогрохотал поезд по железнодорожным путям. Станция Каблуково. Конечно, многое тут изменилось за столько лет, но отец всегда очень точно помнил это самое место. Он начертил подробный план и поставил на плане сначала точку, потом крестик. Странно, правда?
Вы спросите, что же тут странного?
Так ведь он сделал это не наяву, а в ее сне.
Да, да, именно, через столько лет после своей насильственной смерти он явился к ней, к дочери, его плоти и крови, во сне.
Тогда в монастырской келье было так же душно, как здесь. И тоже пахло свежей краской, только стояла на дворе не осень, а бурная шалая весна. Снег таял и тек ручьями, и в подмосковных полях орали грачи и галки.
Нет, нет, неверно: отец не приснился, она просто увидела его – так же ясно, как и сейчас на фоне этой желтой свежеокрашенной стены.
Он выглядел так же, как в день убийства. Смерть не выносит грима, она реалист во всех деталях, пусть даже они и пугают.
Отец поставил на плане сначала красную точку, а потом, медленно водя пальцем, нарисовал крестик – вот здесь то самое место. Из пулевой раны на лбу все еще сочилась кровь – возможно, он использовал именно ее для рисования.
Не во сне, не в бреду, а наяву в том коротком ярком видении в тесной и душной монастырской келье.
Он ведь и при жизни всегда говорил об этом.
Сколько она слышала от него о том, что случилось вот тут.
Сестра Римма встала со стула и подошла к двери в подсобное помещение, открыла ключом – его она носила в своей сумке – черной, поношенной, но чрезвычайно удобной. Открыла дверь и включила тусклую лампочку – почти все, что нужно, уже привезли, и это находится здесь в ящике и картонных коробках. Скоро сюда прибудет и самое главное. Она снова закрыла дверь на ключ. Обернулась.
Увидела себя на фоне желтой стены – той двенадцатилетней маленькой балериной у зеркала. Кто в детстве знает, как сложится его жизнь? Какие перемены предстоят? Как хорошо, что дети об этом не думают. Не думают они и о смерти… И о том, что самое страшное и беспощадное может быть милосердным…
На фоне желтой стены открылся алый бархатный театральный занавес. Балет «Жизель» – белые бесплотные тени на фоне кладбища, танцующие изящный французский менуэт…
Сестра Римма закрыла глаза – там, в театре, она не солировала никогда, не исполняла главные партии. Видимо, у нее не хватало куража, таланта и… даже отец с его связями и деньгами не помог ей подняться выше кордебалета.
А когда ее жизнь внезапно изменилась, она принесла с собой смирение и монашество. Но вместе с тем жизнь предложила лидерство, и сестра Римма его приняла.
Она взяла веник, стоявший в углу, и медленно начала выметать из часовни строительный сор – она ведь за этим сюда приехала, немного убраться. И как она сказала в монастыре – поразмышлять, помолиться в одиночестве.
Но молитвы подождут.
Собрав сор на совок, она широко распахнула дверь часовни, оглядела окрестности – то самое место.
Она нашла его.
Она сразу поняла –