Я не мог оторваться, я потерял сон, пока не дочитал до конца его книгу "Мир как воля и представление".
Это бросало меня в сотрясающий восторг открытия и в депрессию от сомнения.
Я рыскал в поисках его книг.
Я испытал истинную радость, узнав, что Шопенгауэр называет Шеллинга "вертопрахом", а Гегеля – "неотесанным шарлатаном".
Для меня же Гегель был тот, кто мистифицировал собственное сознание и затем опрокидывал его на весь мир.
Открытие Шопенгауэра было для меня слишком сильным потрясением. Я пытался всем своим существом безмолвно взывать к забвению
Это впервые предвещало надвигающуюся опасность оказаться "по ту сторону разума".
Хотелось сбежать, убежать обратно во времена неведения, или немедленно свернуться, как ребенок во чреве. Погрузиться в сон, как в некое преддверие спасительного рая. Угадывалась терпеливо ожидающая за сном – дверью, пробуждением – вся неотвратимая моя судьба, как Ангел с мечом у входа в Рай.
Причем, однажды возникнув, Ангел уже не отставал.
Он не охранял вход в Рай от меня, Фридриха-Вильгельма, а преследовал, обступал, когтил.
Сам факт внезапного открытия, отталкиваемого душой, не желаемого, но влекущего воодушевления, заставляющего содрогаться все тело до тошноты и рвоты, переворачивал весь неотступно набегающий вал с каждым утром – жизни.
Это было, как окончательный – неизвестно за что – приговор, навязанная экзекуция изнутри и извне. Я уже понимал, что придется приспосабливаться жить в этой невыносимости, существовать в ситуации утопающего, и всплывающего, пока совсем не уйду на дно.
Я хотел дышать, как Шуман, мыслить, как Шопенгауэр, писать, как Платон.
Благословенное спокойное созерцание Шумана, к моему великому сожалению, ни на миг не пленяло мою душу.
Идеи Шопенгауэра навели меня на мысль, что исполнять свой долг – впустую тратить время и силы.
И все же не дает мне покоя замечание другого француза Леона Блуа: "Случай это имя Святого Духа".
Первая девственная мысль, въевшаяся в меня, и, вероятно, выведенная Шопенгауэром из глубокого наркотического сна подсознания, была о том, что вообще человеческая жизнь есть ошибка эволюции.
Мысль эта колыхалась на призрачных крыльях имени Шопенгауэра, книгу которого я обнаружил случайно, как это всегда бывает: мельком и на бегу узнаешь свою судьбу в лицо.
Позже я пытался одолеть этот соблазн, окунувшись в мир музыки Вагнера и оказавшись в объятиях его содержанки Козимы.
Шопенгауэр же был крепостью, над которой можно было витать, но нельзя было захватить.
Когда я несколько остыл, в некий миг, ощутив торопливость по молодости увлечения очередным кумиром, во мне шевельнулась крамольная мысль, которую я пытался отбросить, считая эту мысль. предательством по отношению к Шопенгауэру.