Во всяком случае, когда пожилой умопомрачительно элегантный бармен заметил Костю, скромно пристроившегося пятым в очереди у стойки бара, он тут же снабдил его ВОДАМИ, хачапури, какими-то неведомыми восточными сладостями и артистическим движением пресек попытку расплатиться, пресек, блестя золотой улыбкой и говоря: «Что ты, геноцвали, зачем обижаешь, не обижай!»
В тишине и прохладе «Вод Лагидзе» Костя поведал Марине, что, учась в ГИТИСе, вовремя сумел оценить скромность своего таланта по сравнению с московскими звездами и понял, что ему как артисту в первые ряды здесь не выбраться ни за какие коврижки. А пятые-десятые ряды Костю не устраивали. Тогда Костя перевелся на театроведческий. И вот теперь, пожалуйста, он устроился вполне сносно. О Марине Костя кое-что знал. Но то, что она рассталась с мужем и соединилась в Москве с другим человеком, он услышал впервые. Как ни странно, это сообщение пришлось ему по душе, даже развеселило. О, загадочная русская душа из города Харькова! Что ж, время романтических чувств осталось в прошлом. На смену любовной романтике пришла романтика выживания.
– Знаешь, сказал Костя, – мне по жизни помог мой тесть. А я помогу тебе. Вот моя визитка. Позвони в среду. Я до среды что-нибудь придумаю.
В среду Марина позвонила. Она выбрала время 11 часов, когда предположительно человек уже пришел на работу, провел, если заведено, утреннее совещание, но отбыть по делам еще не успел.
– Вы что, не знаете? – ответил ей рыдающий женский голос. – Его убили.
Затем раздался протяжный стон, затем – короткие гудки.
Гражданин России Вова Блинов, сержант уже российской милиции, сидел в набитом книгами подвальном помещении и читал при свете настольной лампы брошюру американского автора Герберта Н. Кэссона «Искусство делать деньги». Позволительно будет заметить, что изо всех видов искусств этот занимал Вову более всего. Тем более что он им пока не владел. На мягкой обложке толстенькой брошюры была нарисована горилла в желтом клетчатом шарфе. Одной мохнатой рукой горилла прижимала к груди кучу банкнот, другой сыпала мелочь в перевернутую как бы для подаяния шляпу. То есть манипулировала денежным потоком. Из-за гориллы высовывался размещенный на заднем плане «Роллс-ройс» – символ преуспевания в начале XX века. Глаза гориллы были устремлены вдаль, вернее, в никуда, они ничего не рассматривали, а лишь отражали работу мысли, как у картежника, считающего в уме варианты.
«Ну вот, – думал Вова Блинов, рассматривая картинку, – обезьяна, стало быть, может делать деньги, а я не могу? Что я, глупее обезьяны?»
Книжицу вручил ему, посмеиваясь, Давид. Сам он, наверное, ее изучил, усвоил и применял теперь на практике: дела у него шли, кажется, неплохо. Во всяком случае Вова отнесся к труду известного английского предпринимателя со всем доступным ему вниманием,