Мария задохнулась. Казалось, так должны чувствовать себя живые рыбы, которых выбросили на берег, вот ты дёргаешь ртом, хватаешь воздух, но не можешь вдохнуть так, как тебе нужно для жизни. Показалось, что её сейчас вырвет этим восхитительным лёгким ужином, которым они ещё так недавно наслаждались за этим ненавистным теперь ресторанным столом.
– Твою мать! – наконец выдавила она из себя и отпросилась в туалет.
Решить нерешаемое
В большое красивое зеркало туалетной комнаты в белой резной раме на неё смотрело чужое женское лицо. Под глазами оформились и потемнели круги, щёки слегка ввалились, обнажая очертания черепа, опущенные уголки глаз и рта делали выражение лица мучительно страдальческим.
Такой Мария себя никогда не видела. Даже в детстве, переполненная страхом очередного мнимого ухода отца из семьи, и то она была не столь напугана и ужасна.
И видеть себя такой она не хотела.
В голове роились обрывочные бессвязные мысли: отрывки Лизиной истории, воспоминания пятничного вечера, её собственные невысказанные надежды. Было похоже, будто все они превратились в маленьких муравьёв, которые собираются на войну – кто-то надевал свёрнутые из обрывков травинок доспехи, кто-то натачивал деревянные палочки, как оружие, кто-то тащил мусор для баррикадирования муравейника. Мысли суетились и сращивались в сплочённую армию против общего врага – на борьбу против…
Мария запнулась на секунду в этой своей метафорической фантазии.
Против чего?
Против любви.
Да, кажется, пора признать. Она в него влюбилась. В этого незнакомого, обаятельного и загадочного мужчину. Она вложила в его незаполненный образ все свои скрытые мечты и чаяния, позволила ему проникнуть в своё запертое сердце.
И вот он перестал для неё быть незнакомым. Его история лежала перед ней вся в своей красе как на ладони. И история эта делала её любовь полностью невозможной.
Нет, её не пугал его алкоголизм, он был объясним. Её не пугали его потери, они были немыслимы, но принимаемы. Её не пугали призраки прошлых ушедших близких, с ними можно было ужиться. Её не пугали его сплин, тоска, грусть, слёзы, их можно было развеять и осушить.
Но во всей этой картине, развёрнутой перед ней в таких красках и нюансах, она с безжалостной чёткостью и холодным контролем видела одно-единственное, перед чем она готова была пасовать.
Её пугало чувство вины.
Вины бесспорной и беспощадной, которую он, без сомнений для Марии, чувствовал за сотворённое со своей жизнью. Вины, от которой она всю жизнь бежала и кляла в собственной истории. Вины, которую она так и не смогла победить.
И ему помочь в этом не сможет. А значит, должна отступить.
Ибо эта вина утопит их обоих с головой.
Настоящий