Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли ее по любви, некоторые – только по страху к повелевшему (т. е. великому князю Владимиру), как свидетельствует Иларион; не все крестились охотно, некоторые – неохотно. Впрочем, какого-либо упорного сопротивления евангельской проповеди, за исключением только двух городов: частично Ростова и особенно Мурома, у нас тогда не было. Тем более не было и не могло быть открытых гонений на христиан, какие происходили в пределах Римской империи в три первые века и повторились во многих других странах мира при первоначальном насаждении христианства. Ибо у нас сам великий князь и все окружающие его действовали в пользу святой веры и вооружаться на христиан значило восставать против правительства.
Не все обращавшиеся тогда у нас ко Христу понимали важность той перемены, на которую решались; не все понимали достоинство новой веры. Напротив, весьма многие этого не понимали и крестились, как известно из примера киевлян, только потому, что велено было креститься, потому что сам великий князь и бояре его еще прежде крестились… И это явление совершенно неизбежно при обращении к христианской вере целых народов, особенно находящихся на низшей степени образования. Так случалось прежде, так случается и ныне при обращении дикарей американских и многих язычников и магометан в пределах нашего отечества. Оттого неудивительно, если многие крестившиеся у нас во дни святого Владимира носили, может быть, только имя христиан, а в душе оставались язычниками, исполняли внешние обряды святой Церкви, но сохраняли вместе суеверия и обычаи своих отцов. Неудивительно, если некоторые из подобных христиан могли с течением времени по каким-либо обстоятельствам даже вовсе отпасть от Церкви, снова сделаться язычниками, как мы заметили уже касательно жителей Ростова. Только мало-помалу при распространении истинного просвещения между этими новообратившимися христианами могли искореняться в них языческие суеверия и утверждаться верования христианские.
Теперь от паствы обратимся