Четверо немцев ворвались в комнату и встали напротив Данилы. Он смотрел то на них, то на Мусу, не понимая, мерещится он ему, или нет. Один из немцев передёрнул затвор и навёл ствол. Вдруг раздались выстрелы, но стреляли не немцы и не Данила. Стрелял пулемёт, который лежал рядом с телом Мусы, вокруг него никого не было, он стрелял сам по себе, пробивая насквозь тела супостатов, разбрызгивая их кровь по стене. Никто из немцев не выжил, они лежали все как один, не понимая, что способствовало их смерти. Но Данила знал, он видел то, что не видели немцы, а именно: на курке стрелявшего пулемёта лежал прозрачный палец Мусы. Из пулемёта стрелял дух его лучшего друга, теперь он был в этом уверен. Но дух Мусы был ничто по сравнению с тем, что Данила видел на улице. Кроме советских и немецких солдат, на улице было полно призраков в военной форме и той, и другой армии, это были духи умерших, серые словно пыль, но они не просто стояли и следили за происходящим, они воевали друг с другом – захватчики и защитники. Данила потерял сознание.
Он очнулся в госпитале. Нога была перевязана, чувствовал он себя гораздо лучше. На соседних койках было полно солдат, некоторые спустя сутки отправятся на фронт, а некоторые спустя сутки умрут. За всё время, проведённое в госпитале, он ни разу не встретил ни малейшего признака потустороннего мира. Всё это время Данилу не покидала мысль о духе Мусы: было ли это видение или произошло на самом деле. Данила выписался из госпиталя как раз к моменту решающего наступления советских войск. От этого наступления зависела судьба города, да что там города, всего мира. Выйдя из госпиталя, Данила чуть сразу туда не вернулся. Посредине улицы, сразу за батальоном, собранным из вернувшихся из госпиталя, в помощь наступающим войскам, стояли духи, строем, по стойке смирно, их было много, около двухсот. Перед ними стоял такой же, как и они сами, командир и что-то приказывал, только Данила не слышал этого, он не слышал ни одного звука, издаваемого призраками. Среди батальона духов он узнал