– В самом деле? – задумчиво произнес Неокл. – Тогда почему же мы ищем общества гетер?
– А давайте спросим у Лаис, – предложил Клеарх. – Что ты думаешь на сей счет, моя красавица?
Она едва не засмеялась от удовольствия. Да ведь именно на эту тему она совсем недавно импровизировала на поэтической матиоме!
Само собой, знать об этом почтенным гостям необязательно.
В углу пиршественной залы на сундуке лежала хламида кого-то из гостей, видимо, убоявшегося вечерней прохлады, когда будет возвращаться домой.
– Могу я это взять? – спросила Лаис, показывая на хламиду.
– Конечно, – сказал Неокл.
Лаис в одно мгновение накинула хламиду, задрапировав ее вокруг стана, чтобы скрыть грудь. Свободным краем она прикрыла лицо и, уперев руки в бока, заговорила самым грубым голосом, на который только была способна, подражая мужчине:
Счастлив кузнечик – немою женой обладает!
Мне же супруга жизнь болтовней отравила.
Вечно корит, уверяя – неверен, мол, я.
Теперь еще дочь подросла – и туда же!
Кто же им глупость такую внушил, будто мужчина
Дома должен несходно сидеть,
Взор супруги и дочки своей услаждая,
Пренебрегая при этом своими делами
И радости ввек не имея?!
Уныло жизнь протечет, коль человека
Цепью к семейству его приковать
И охаживать плетью попреков!
Взвоет бедняга и цепи свои перервет,
Чтоб хоть глоточек свободы отведать,
Чтобы из дому сбежать и в храмы Киприды явиться,
Где стройноногие, высокогрудые девы,
Глазами сияя, смеясь или томно вздыхая,
Чаши вином наполняют, наш слух услаждая
Песней или игрой сладкозвучной на струнах кифары,
Чтобы затем ублажить нас игрой сладострастной на флейте,
Которую мы им приносим с собой —
Молчаливой, унылой, поникшей…
Но какая восстанет в их нежных, умелых губах
И пальцах проворных —
И в лад с нею песню восторга и счастья
Мужчина исторгнет!
Вокруг восторженно закричали, раздались рукоплескания, одобрительные выкрики.
Лаис, открыв лицо, обвела гостей смеющимися глазами.
– Великолепно,