Книга 6. Мир Харона. Алексей Владимирович Галушкин

эту неопределенность. Не к тому ли я стремился? Не помню, но, наверное – да.

      Только кто же к этому не стремится? Конечно, несомненно, многие. Те, что не стремятся к познаниям, саморазвитию, самосовершенствованию, но приземлены деньгами и материальными ценностями. Не о том ли говорил Иисус, когда звал за собой? Это была не частность в призыве, а общность. Потому все его откровения и были произнесены в форме притч. Не все так однозначно, как нам это всегда кажется. Хотя, если так подумать, то и вовсе не настолько сложно, чтобы не понять. Иначе бы не было сделано таких откровений для нас. Но все это отступления от прямой темы, что были сделаны в ходе рассуждений и записаны в дневниках.

      А тогда это лишь было вступлением перед феерией нового сознания. Такого сознания, о существовании которого я даже не подозревал. Ведь я хотел вступить в контакт с мицелием внеземного происхождения.

      Но я ошибался. Мое сознание на тот момент было еще скованно границами стандартного мышления. Стандартного в глобальном, скажем так, вселенском плане. Мое сознание давно уже куда-то выветрилось за общепринятые границы земного восприятия этого вопроса.

      Что до Маркса с его бытием, определяющем общественное сознание, то он прав, несомненно, только правда в каком-то частном взгляде на приземленную жизнь угнетенных масс. Что по мне – это унылый взгляд пессимиста-прагматика, основателя политэкономии, где главное слово – экономия. Экономия – это и есть принцип жизни масс, определенный политически. Но разве в этом есть смысл жизни для личности?! А ведь из личностей не составить массы.

      Вот и Шопенгауэр туда же клонит, определяя жизнь человека, как проявление некой мировой воли, когда людям кажется, что они поступают по собственному желанию, но на самом деле ими движет чужая воля: «Есть одна только врожденная ошибка – это убеждение, будто мы рождены для счастья.»⁷