– Присядьте, – она указала двум женщинам на стулья, а сама прошла к своему столу. Они сели на краешек стульев, как студентки перед строгим экзаменатором. Заведующая сидела за столом, потупив глаза, нервно теребила ручку. Вид у нее был озадаченный, брови приподняты. Просидев в тишине с полминуты, она подняла глаза.
– Не слишком хорошие новости. Не все так хорошо, как… – она запнулась и неуклюже провела ладонью вверх по лбу, отирая выступившую испарину. Очевидно, она готовилась заранее, что сказать, но потеряла все слова. Говорить все же было нужно.
– Ну… как бы вам… Гм…– она растеряно смотрела на двух женщин, предельно напряженных, сверлящих ее пронзительными взглядами.
– Скажите! – упорно и с ненавистью, чеканным выговором сказала Лидия Сергеевна. – Что?
– Рак.
Да, это именно оно. Именно это слово ожидала услышать Лидия Сергеевна. Природная прозорливость ее не подвела.
Людмила Ивановна раскрыла рот и вдохнула: ах!
Лидия Сергеевна молчала несколько секунд, потом поджала губы и заговорила с решительностью, с возмущением:
– Рак – ну и что! Это же не приговор. Сейчас это лечат во всем мире, и люди живут годами, справляются, побеждают… и мы справимся, сделаем операцию, в конце концов.
– Нет… – сказала заведующая. – Боюсь, все сложнее. У вас… то есть у вашего мужа четвертая стадия, неоперабельный, с метастазами. Очень запущенный случай… если бы раньше…
– Боже мой, боже мой! – скороговоркой зашептала Людмила Ивановна. – За что! Он же еще молодой такой! Как же это!
Заведующая виновато пожала плечами.
Лидия Сергеевна все еще не поняла:
– Но ведь что-то же можно сделать? Должен же быть способ! Мы же не в Средневековье живем. А как же Институт позвоночника?
– Мне очень жаль, – ответила заведующая пошлой голливудской фразой, которая резанула уши Лидии Сергеевне и взбесила ее. Она еле сдержалась.
– Но ведь время есть? Сколько-нибудь времени осталось? Сколько?
Да, Андрей знал это слово. Он слышал, как оно произносилось разными людьми, видел в кино, читал о нем, как и о некоторых других словах из той же категории: СПИД, убийство, смерть, война, теракт, крушение, катастрофа. Это все были ненастоящие слова, какие-то символические, декоративные, придуманные для острастки, происходящие где-то далеко, за горами и морями, не здесь, не в его жизни, с другими, ненастоящими людьми. А он как будто был застрахован от них, его это не касалось никоим образом. Он мог посочувствовать, но не принять. Даже тогда, когда-то двадцать лет назад, когда в Архангельске умерла его бабушка. Но он был ребенком, к тому же плохо знал эту бабушку, папину маму. Он видел тогда испуганные глаза отца, и не понимал, почему ему, Андрею, не страшно, почему вообще должно быть страшно. Скорее всего, тогда и узналось это слово, и то, что подразумевается под ним, есть нечто плохое, злое, и оно существует в этом мире. Может быть, узнав именно это слово,