Память в мельчайших деталях воссоздает портрет Аурелие с увядающим красным лотосом в центре, каким я видел его в последний раз, и черный кожаный тубус – хранилище портрета. Кисть искусно вырисовывает на мерцающем экране фигуры, изгибы, линии, полутона, и когда экран гаснет, до боли знакомый мне черный тубус появляется на белом снегу во плоти.
Мои пальцы пробуют на ощупь кожу, чувствуя шероховатость старых царапин, точно в тех самых местах, где имелись эти изъяны, и я понимаю: да, это определенно моя старая вещь – та, что я забрал из дома в свой последний визит.
– Зачем он тебе? – спрашивает Аурелие.
– Это память о моем предназначении, чтобы не забыть, кто я есть и зачем.
– Нет никакого предназначения! – восклицает она. – Оно снилось тебе, как снится тысячам наших братьев и сестер, замороженных в хрустальный гробах. Тебе дана Кисть, и ты – Иллюстратор. Ты больше не служишь змею, ты можешь подстраивать, перекраивать это мир под себя, сам определяя свое предназначение, наполнять его и изменять как тебе вздумается.
– Провести жизнь, воплощая свои иллюзии? Играя в бога?
– Именно! Я предлагаю тебе быть богом, нам быть богами. Разве бог Бальдр не поступил точно так же: создал мир Вечной весны, где установил правила, по которым он существует, и мы, следуя божественной воле, а на деле – прихоти, играли написанные для нас роли, и все для того, чтобы согревать светом души людей Нижнего мира, которые несли еще более бессмысленное бремя – ответным светом согревать нас? Ты видел, что небесный свет украла Обезьяна, и нет больше божественного света ни для нас, ни для Нижнего мира, мы теперь свободны от роли, предписанной нам с рождения. – Говоря это, она резко дернула меня за руку, обнажив запястье с отпечатанным на нем знаком – Кистью, – поскольку по всему видно, что Бальдр мертв или спит, подобно своим детям, и, может статься, во сне озаряет нас своим неиссякаемым, но, увы, для этой реальности недостижимым светом. Здесь только мы с тобой, да это кладбище хрустальных гробов в ледяных оковах!
Может быть, она и права, и перспектива создать во льдах собственную вселенную вместе с Аурелие не так уж плоха. Все верно, мы одни во Вселенной, не нужные никому, и друг другу тоже, разве что для напоминания о реальности самих себя. Я, уподобившись пауку, начну ткать паутину из иллюзий, заполняя ею этот мир, воплощая порождаемые моим воображением сущности, чтобы жить среди них, эфемерных, вымышленных, рискуя самому раствориться в фантастическом омуте собственных снов наяву, постепенно утрачивая осознание реальности своего существования, и единственным существом, которое способно не дать погрузиться в омут грез, станет Аурелие – существо уникальное в своем роде, не считая, конечно, меня, воплощение реального мира в этой сокрытой во льдах вымышленной вселенной, так же, впрочем, как и я для нее.
Живо представив это в своем воображении, я понимаю, что таким богом я быть не хочу. Я начинаю говорить, и Кьяра, мое создание, смотрит