– Когда вы виделись в последний раз?
– Накануне. Вместе сидели на лекциях. Вместе обедали. А потом расстались возле деканата.
– Понятно, понятно. Вы были близки?
– Очень, – кивнула Глаша.
Елисей испугался, что Двойра сейчас спросит, были ли девушки любовницами, но Двойра не спросила.
Выдержав некоторую паузу, психиатр продолжала:
– А скажи мне, Глашенька, она, эта девушка, как ее звали?
– Линара. Нара.
– Она говорила тебе что-то о своих суицидальных мыслях?
– Говорила раньше. Но последние полгода не говорила. И я думала, все наладилось.
– Да-а-а, вот так они и делают, – протянула доктор.
– Кто? – переспросила Глаша.
– Люди, решившиеся на самоубийство. Они говорят об этом, пока не решились, а когда решаются, перестают говорить. Им становится легче оттого, что они решились.
– Я не знала, – Аглая как будто оправдывалась.
А Елисей вспомнил, что да, примерно год назад дочь спрашивала у него психолога для Нары. Он дал телефон Насти Рязановой и забыл об этом. И теперь горько жалел о своем легкомыслии. Елисей встал, подошел к журнальному столику в глубине кабинета, взял коробку бумажных салфеток и передал Аглае, чтобы та могла вытереть слезы, висевшие на кончиках ресниц, которые девушка обычно красила зеленым, а сегодня не накрасила.
– Спасибо, пап.
– Ты очень горюешь? – продолжала Двойра.
– Очень.
– Плачешь?
– Всегда, когда рядом нет посторонних. С близкими людьми тоже всегда плачу. С моим парнем, с мамой… – («Ну, продолжи же список мной!» – подумал Елисей) – …с папой, – продолжила Аглая.
– Это правильно, – энергично тряхнула Двойра копной библейских кудряшек. – Надо горевать. Надо плакать. Надо оплакать твою подругу. Только ты же понимаешь, что цель – оплакать ее, а не лечь вместе с нею в гроб.
Елисей вздрогнул. Нельзя же так резко – гроб.
– А скажи мне, Глашенька, у подруги твоей как было в личной жизни?
– Мне кажется, нормально. Некоторое время назад она рассталась с парнем, но потом у нее появился новый. Она говорила, очень хороший, обещала нас познакомить.
– А скажи мне… – Двойра сделала паузу. – Она употребляла какие-то вещества?
«Нет!» – крикнул Елисей мысленно. Нельзя так спрашивать. Нельзя. Погиб человек. Нельзя отмазываться от грозного факта его смерти всеми этими бытовыми объяснениями. «А, ну он же был мотоциклист, он же употреблял наркотики, он же сам пошел на войну добровольцем», – все эти отмазки нельзя применять, когда разговариваешь с близкими погибшего. Эти отмазки обесценивают происходящее. Они значат: «Ну я же не мотоциклист, не наркоман и не солдат удачи, поэтому он, дурачок, умер, а я не умру».
Аглая вытерла слезы, и глаза ее погасли. Она посмотрела в стол и пробормотала:
– Понимаете, она была художник, – начала и бросила попытку объяснить Двойре что-то важное. –