Вдруг чья-то рука хватает его руку и с нечеловеческой, какой-то стихийной силой втягивает его в этот поток, до хруста сжимая запястье. Начинает сильно трясти. Некто перехватывает и вторую его руку, и уносит за собой. Андрей поднимает глаза и видит перед собой гигантскую женщину. Он узнает её за этими звериными чертами не сразу. Кажется, это кто-то с работы его матери, откуда-то из детства, из темных глубин сознания. Женщина разевает свой рот, поднося его к самому лицу Андрея, отчего тот зажмуривает глаза. Рот выталкивает из себя звук, похожий одновременно на скрежещущий металл и на сигнальный гудок фуры, такой гулкий и протяжный. Андрей ёжится в её объятиях как беззащитный зверёк, а та резко закрывает рот с таким звуком, будто не челюсти сомкнулись, а железная дверь хлопнула. Всё начинает медленно приподниматься над землей, и…
Андрей открывает глаза. Секунду он пытается понять, почему машину больше не трясет, почему не гудит дорога. Ещё секунда уходит на то, чтобы мельком глянуть на Серёгу, который повис на ремне безопасности, схватившись за сердце, а потом посмотреть, куда мчит машина.
Андрей вглядывается в темноту лобового стекла и видит свет, режущий темноту. Спустя какое-то мгновение, длящееся не дольше одного взмаха ресниц, он замечает в этом свете верхушки деревьев. Они бешено мчатся, сокращая расстояние до лобового стекла, каждое мгновение так быстро, будто это конница, вооруженная копьями, мчится на него, сидящего на месте, чтобы распороть его как тряпку, выбить из сидения и оставить его умирать, болтаясь на ветке и покачиваясь при каждом дуновении ветра. Андрей инстинктивно вжался в спинку кресла, и тогда, в последний миг перед ударом, он вдруг понял, что авто не едет. Оно летит.
Глава 3
Сознание Андрея отчаянно рвалось наружу из-под слоя бессознательности и билось, как бьются люди, попавшие под лёд. Мутно и вязко его начали обволакивать звуки – шум леса, тихий ветер, пение птиц… За звуками на него навалились чувства. Спина и затылок уперлись во что-то твердое и неровное. Лицо отекло – Андрей хотел открыть рот, чтобы прокашляться, но рот не открылся.