– Слышь, Данилыч, – крикнул начальник стражи, ведомый непонятным желанием хоть в малой малости ободрить своего злосчастного подопечного, – не тужи! Твоим супротивникам Бог тоже поддает жару! Вон, известие… – Он помахал бумагою. – Алексей Григорьича племянник, Федька, сгиб – сгорел, дотла сгорел! Не только лишь от тебя отнято – от него тоже!
Меншиков, склонившись к борту, вяло перекрестился. Крюковский, досадуя, что новость не вызвала у светлейшего ни капли радости, пошел к сходням, да едва не наткнулся на Марию: она так и стояла у самой воды.
– Сгорел? – звонко, отрывисто переспросила она, глядя на Крюковского огромными, вполлица, темно-серыми глазами.
– Сгорел, сгорел, потешься! – буркнул он. – На их улице, знать, тоже не праздник. Ну, чего стала… стали чего, Марья Александровна? Пошли наверх! – И, отмахнувшись от назойливого Бахтияра, сам подал руку бывшему «высочеству».
Мария была боязлива: Крюковский не раз видел, как она робко, неуклюже сползает по сходням или взбирается на них. Но тут взлетела, не коснувшись опоры, и стала у правого борта, глядя вдаль, на зеленые обширные поля и синюю тень далеких гор.
В стеклянной небесной выси забился жаворонок. Мария вскинула было голову, но зажмурилась от солнца, понурилась над сизо-серою волной.
Бахтияр, по обычаю, стал невдалеке, исподлобья поглядывая на бледное склоненное лицо, на дрожащие ресницы.
«Красота! Вот она, красота-то, что делает, ах, что делает! – с внезапной тоскою в сердце подумал Крюковский. – Умолвит он ее рано, поздно ли, а нет – ссильничает блудным делом, вот и вся недолга. Да мне-то что?!»
И отвернулся, озирая свое хозяйство.
Лямки натянулись; водолив[2] стал на носу, глядит на стрежень; Меншиков прилег под тенью борта; Александр с Александрою притулились рядом. Охрана держится вежливо, однако глаз не спускает. Ну, все в порядке, можно давать знак к отплытию.
Крюковский махнул рукой…
– Э-эх! У-ух! – басом запел водолив.
Судно качнулось, тронулось, пошло на глубину, разворачиваясь поперек течения.
– Ах! Ах! Господи! Господи, помилуй! – вдруг раздался тонкий вскрик, и Крюковский, ошеломленно подняв брови, увидел, как тонкая фигура в черном платье переломилась над бортом, свесилась с баржи – и рухнула вниз, в воду.
Взметнулись брызги.
Она! Мария!
Крюковский вцепился в борт, тупо смотрел: темные водоросли распущенных кудрей поплыли по реке, потом медленно пошли вниз, и белое облако взметнувшихся юбок тоже пошло вниз… на дно, в бездну, на смерть!
Глава