Но Сиренко уже открыл дверь и молча передал капитану все тот же котелок. Мокряков оживился, долго и шумно пил квас, потом решительно поднялся:
– Действуйте пока, как решили. А там… там поглядим. Лошадь подана?
Сиренко, по знаку Андрианова, пошел за мокряковским ездовым. Командиры уточняли детали предстоящих действий и ждали, когда наконец уедет Мокряков.
Подали лошадь, и Мокряков, обстоятельно усаживаясь в крохотную тележку, подтыкая под себя сшитую из шинельного сукна полость, наставительно бурчал:
– Только поосторожней, понимаешь… Не выдумывать… чего не следует! А то с вас взятки гладки, а мне по загривку надают. – И, утомившись устраиваться, буркнул пожилому ездовому, боком примостившемуся на сиденье. – Пошел, что ли…
Утробно ёкая селезенкой, раскормленная лошадь с места взяла неторопкой рысью и скрылась за поворотом. Дробот взглянул на Сиренко, прищурился и шепнул:
– Силен капитан – четыре котелка квасу выпил, а до ветру так и не сбегал.
Сиренко с доверительной улыбкой посмотрел на своего нового командира. Сержант серьезно спросил:
– А может, в квасе не такая сила, как в пиве? Может, ты чего-нибудь недокладываешь?
Но глаза его, узкие, колючие, светились так весело, задиристо, что Сиренко расхохотался.
– Пойдешь со мной в паре? И только вдвоем, ага?
Сиренко растерянно посмотрел на сержанта, прикидывая, как понять его совершенно непонятное, будто ни к селу ни к городу присловье «ага».
– Ладно, ты подумай – такое дело, и, верно, сгоряча не решишь, а я пойду.
С этой минуты Сашка не видел Дробота больше суток. Он словно провалился – даже есть не приходил. И, на всякий случай подогревая ему еду в котелке, Сашка думал о его предложении и ничего не мог придумать.
С одной стороны, он – радист. А если и стал поваром, так это по собственному желанию. Надо же кому-нибудь готовить. Но и повара и радиста в поиск брать нельзя. Не те специальности. С другой стороны, капитан Мокряков приказал брать. Опять-таки приказ этот не окончательный – можно и обжаловать: Сашка вспомнил, что, в сущности, он небольно и подчиненный Мокрякова. Он прикомандирован ко взводу разведчиков. А числится в роте связи. Стоит сказать командиру роты – и только они и видели рядового Сиренко. Но сделать так – значит, навсегда лишиться уважения не только разведчиков, но и связистов.
Человеку доверяют самое важное в армии – разведку, а он прячется в кусты. Значит, трус. А Сашка никогда не был трусом. И потом, он комсомолец. Как же он посмотрит в глаза другим, если откажется? Нет, он пойдет в любой поиск, на любое задание и выполнит его с душой, как и положено солдату. Тем более нужно искупить свою вину. Пусть хоть что говорят, хоть как судят, а ошибка с этим самым вороньем – ясная. И Сашка ее с себя не снимал. Наоборот, он судил себя и в конце концов осудил. А приговор обнародовал, когда кормил отощавшего за сутки Дробота.
– Пожалуй, я с вами пойду, товарищ сержант, – хмуро и почему-то