Очень храбрый человек. Луиза Пенни

чтобы я не приезжал. Ей нужно было выбрать время, когда это будет безопасно. Когда он уедет или вырубится. Она сказала, что приедет позже вечером или в воскресенье утром. Она заставила меня пообещать, что я не приеду. И я просто ждал. – Он сделал долгий, долгий выдох. – Нужно было поехать за ней. Почему я не поехал?

      Ответа не последовало, и Гамаш не собирался говорить бессмыслицу, поддакивая этому достойному человеку.

      Они сидели молча и смотрели друг на друга. Отец Вивьен и отец Анни.

      – Это моя вина, – прошептал Омер.

      – Non, monsieur. Вы здесь ни при чем.

      Но Гамаш знал: что бы он ни говорил, Годен проведет остаток жизни в этой бесконечной петле. Постоянно возвращаясь в одно и то же место. Снова, и снова, и снова – к их последнему разговору. К тому, что он сделал и чего не сделал. Что мог сделать, что ему следовало делать.

      «Я тоже вел бы себя так», – подумал Гамаш.

      – Вы сказали, что звонили всем ее бывшим друзьям, – продолжил Гамаш, – а вы не знаете, не появилось ли у нее недавно какого-нибудь друга? Кого-то особенного?

      Если Годен и понял смысл его слов, то предпочел его проигнорировать:

      – Нет, никого.

      И Гамашу пришлось притвориться тупым.

      – Карл Трейси говорит, что у нее были…

      – Я знаю, что говорит Трейси, – взорвался отец Вивьен. – Он пытается выставить ее… выставить ее… – Он так и не сумел произнести это слово. – Вивьен была не такая. Она бы никогда, ведь правда?

      Он взывал к Клутье, но той удалось промолчать.

      Годен посмотрел на свои руки, так крепко вцепившиеся в край стола, что вся столешница задрожала. Словно явился призрак из потустороннего мира.