– Ох, да чтоб тебя!..
Шейд метнулась к блокирующим выход обломкам. Навалившись всем телом, она едва пошевелила огромную груду. К ней присоединился Вот, используя свой посох как рычаг, но и это почти ничего не дало.
– Помоги толкать! – потребовала Шейд, взглянув на Сатерленда.
Но тот покачал головой:
– Мы не выйдем отсюда, пока не пройдем через это.
И он указал на фигуру, двигавшуюся вдоль фрески.
Вот смиренно кивнул. Шейд, зарычав от досады, в последний раз пнула останки мебели и вновь приготовила кинжалы.
Смесь тени и штукатурки все росла, она похитила краску с третьего панно, посвященного маленькой победе накануне уничтожения Убежища. Затем принялась за портрет некогда грозного лжебога Корифея и истощила его, совсем как волков. Изображения всех событий, определивших становление Инквизиции, теряли краски. Звук становился резче. Теперь он напоминал трение друг о друга целого ящика фарфоровых горшочков на движущейся повозке.
Когда члены роты развернулись, предугадывая перемещение тени, они ясно увидели конечную цель.
– Восьмое панно, – подал голос Вот.
Восьмая, последняя, часть фрески, где должны были изобразить битву с оскверненным магистром Корифеем, осталась незавершенной. На ней виднелся лишь грубый эскиз, контуры, которые теперь заполнялись массой цветов, тянущихся со всей комнаты. И чем детальнее, глубже становился рисунок, тем более неправильным он казался.
– Я… вовсе не это себе представлял, – растерянно сказал Сатерленд.
Эту историю знали многие: Старший, он же лжебог Корифей, разорвал небо, чтобы похитить сокрытую там силу. Его нельзя было убить, пока был жив его оскверненный дракон, и тогда Инквизитору каким-то чудом удалось выпустить против него собственного дракона. На восьмом панно дракон присутствовал, из его шеи торчал меч Инквизиции. Правда, история гласила, что оба ящера пали первыми и Инквизитор дал Корифею решающий бой.
Однако на последнем панно были изображены не битва и не победа, а случившееся после. Сатерленд и его спутники увидели неоконченный набросок зверя, стоявшего над драконом. Сам зверь драконом не был. Его очертания еще могли ввести в заблуждение, но теперь, заполненные черным и красным, они являли собой нечто иное. Что-то от ящера, что-то от собаки: голову с тупой зубастой мордой венчали заостренные уши, как у пса. Заполняясь штукатуркой, фигура росла, у нее появились чешуя, хвост, когтистые лапы… Это волк поглощал дракона, точно обоих нарисовали на разных сторонах оконного стекла, наложив линии друг на друга. И вскоре над всем воспрял сгорбленный зверь.
С тошнотворным треском отделившись от стены и изображенной на ней сцены торжества, он внезапно предстал полноценным, внушительным, совершенно реальным существом.
Чудище