Одежда его была богатой, хотя и простого покроя. Он не носил перстней и прочих украшений, и его прямо подстриженную черную гриву схватывала лишь тканая серебром лента на лбу.
Он отложил в сторону золотое стило, которым что-то старательно выводил на восковых дощечках, и замер в задумчивости, подперев подбородок кулаком и устремив завистливый взгляд своих пылающих синих глаз на мужчину, стоявшего перед ним. А тот был занят своими делами, завязывая ремни позолоченных доспехов и что-то насвистывая себе под нос, – достаточно необычное и вольное поведение, учитывая, что он находился в обществе самого короля.
– Просперо, – сказал мужчина за столом, – государственные дела утомляют меня так, как я никогда не уставал в самой жестокой битве.
– Это – часть игры, Конан, – откликнулся темноглазый пуатанец. – Ты – король, и должен играть свою роль.
– Как бы мне хотелось поехать с тобой в Немедию, – с завистью заявил Конан. – Кажется, прошла вечность с тех пор, как я в последний раз поднимался в седло… Но Публий говорит, что дела города требуют моего присутствия. Будь он проклят! Когда я сверг старую династию, – продолжал он с непринужденной фамильярностью, которая существовала только между ним и пуатанцем, – все получилось легко, хотя тогда я так не думал, конечно. И когда я оглядываюсь сейчас на тот нелегкий путь, который я прошел, все эти дни тяжкого труда, интриг, схваток и страданий кажутся мне сном. Я не загадывал слишком далеко, Просперо. Когда король Нумедид пал мертвым к моим ногам и я сорвал корону с его окровавленной головы и водрузил на свою, я достиг предела своих мечтаний. Я готовился к тому, чтобы завоевать корону, а не к тому, чтобы удержать ее. В славные прежние деньки беззаботной свободы мне нужен был лишь острый меч и прямой путь к моим врагам. А сейчас передо мной лежат лишь кривые дорожки, а мой меч бесполезен. Когда я сверг Нумедида, я стал Освободителем – а теперь люди плюют мне вслед. Они установили статую этой свиньи в храме Митры и теперь приходят туда оплакивать его, превознося его, словно олицетворение святого и невинного правителя, павшего жертвой варвара, у которого руки по локоть в крови. Когда я возглавил армию и привел ее к победе, Аквилония предпочла не замечать того, что я чужестранец, а теперь она не может простить мне этого. Сейчас в храме Митры воскуряют фимиам и благовония в память о Нумедиде. Причем делают это те самые люди, которых истязали и ослепляли его палачи, люди, чьи сыновья умерли в его темницах и чьих жен и дочерей насильно уводили в его гарем. Непостоянные и легковерные глупцы с короткой памятью!
– В