Сев верхом, Бышевский и молодой Игельстрём потрусили по Медовой в сторону Сенаторской, но там им пришлось перейти на шаг: на узкой улице кипел рукопашный бой, русские солдаты отступали, теснимые поляками. Генерал сорвал с головы красноверхую каскетку с белым плюмажем и стал размахивать ею, крича, чтобы его пропустили. Завидев среди толпы поляков красный гвардейский мундир генерала Мокроновского, он удвоил свою жестикуляцию, стараясь привлечь его внимание. Мокроновский тоже что-то прокричал, и поляки остановились. Русские гренадеры, которыми командовал фельдфебель с саперным тесаком, быстро построились в несколько рядов у входа на Медовую, выставив вперед штыки. Бышевский тронул коня рысью; цокот копыт по мостовой раздавался непривычно громко в наступившей тишине, но при виде Игельстрёма в белом кирасирском мундире с золотым шитьем толпа вновь взорвалась яростными воплями: «Бей! Руби!» Коня русского офицера схватили под уздцы, самого его стащили с седла; десятки рук взметнулись в воздух, чтобы обрушиться на распростертое, беззащитное тело…
– Остановитесь! Прекратите!
Бышевский разворачивал своего коня, пытаясь защитить Игельстрёма; конь встревоженно храпел, поводя диким глазом, потом поднялся на дыбы – и в этот момент брошенный кем-то камень ударил генерала прямо в голову, сбив парик; семидесятилетний старик грянулся оземь.
– З дроги, хамы! – ругался Мокроновский, пробиваясь к нему.
Бышевского подняли и посадили на коня; он всё еще был без сознания, но дышал; из разбитого затылка текла темная кровь, запекаясь густой коркой на седых волосах. Поддерживая его за плечи, Мокроновский легкой трусцой двинулся в сторону Замка; несколько повстанцев бежали по бокам лошадей, чтобы в случае надобности принять раненого на руки. Растерзанное тело подполковника Игельстрёма осталось лежать на мостовой.
Богородица простерла свой покров над Яном Килинским и хранила его. Его красный кунтуш под синим жупаном был хорошей мишенью, и всё же, появляясь в самых опасных местах, он умудрился остаться жив. Когда русская пушка, установленная у резиденции Игельстрёма, плюнула картечью, стоявший рядом с Килинским капитан Линовский упал замертво; из шести польских солдат в живых остался один; половину повстанцев, тащивших орудия, поубивало, а по Медовой к Красинской площади уже скакала русская кавалерия. Бросив одно орудие, Килинский вместе с уцелевшими восемью людьми с трудом уволок второе, но вовремя подоспело подкрепление, к Медовой подвели орудие помощнее и снова заставили русских отступить. Переступая через трупы, поляки захватили четыре пушки и попытались их развернуть – и тут на них снова налетела конница…
Захватив с собой четыре легкие пушки и нескольких канониров, Килинский хотел пробиваться по улице Подвал к Нове-Място, на помощь Сераковскому, но и там пройти не удалось. Прижатые ко рву и городской стене, москали огрызались, подобно волкам, затравленным собачьей сворой; пули и порох были уже на исходе, никаких