Музыка надсадная!
Вздох, всегда вотще!
Кончено! Отстрадано
В газовом мешке
Воздуха. Без компаса
Ввысь! Дитя – в отца!
Час, когда потомственность
Ска-‒зы‒-ва‒-ет‒-ся.
«… Мысль вырывается из „газового мешка“ духа», – комментирует М. Л. Гаспаров этот эпизод поэмы; справедливо отметив противоположность Бога цветаевского, динамичного, Богу христианской традиции, Гаспаров не совсем удачно, на наш взгляд, нарисовал цветаевскую картину мира через образ подковообразного магнита с Богом на одном конце и Страстью на другом. По мнению Е. Коркиной, «… воздушные мытарства кончаются смертью души, дальнейший путь (продолжающийся за границами „Поэмы Воздуха“) – удел духа» («Лирическая трилогия Цветаевой». НС, 110—117). Нам представляется, путь Поэта на тот свет, нарисованный в поэме, графически уместно было бы изобразить тремя связанными спиралью, лестничным винтом, кругами, где внешний – тело, средний – Душа, внутренний – Дух. Сама Цветаева видит духовное преображение личности в поэме через картину готического собора, стоящего на Земле и устремленного от нее, воплощении красоты, единства и гармонии трех составляющих, души, тела и духа, соответствующих христианской Троице.
Потомственность – сходство с Богом-отцом, возможно, с богом древних греков, с мифическим Гермесом, которого поэт воспринимает своим родственником:
Полная оторванность
Темени от плеч
Сброшенных!
Беспочвенных —
Грунт! Гермес – свои!
Полное и точное
Чувство головы
С крыльями…
М. Л. Гаспаров в этих строках нашел соединение Амфиона, Гермеса и Орфея. Цветаева носила подаренный отцом перстень с головой Меркурия (Войтехович Р. ЦА, с. 293), проводника в мир мертвых, покровителя искусств, знатока тайн магии и астрологии, который отождествлялся с Гермесом. Миф смолоду декорировал жизнь Цветаевой; перстень с Меркурием был частью внутреннего мифа, символом Поэзии (см. «Храни меня, мой талисман…») и, вероятно, помимо чисто эстетической роли, выполнял роль оберега.
Приведем строки черновика поэмы, показывающие цветаевскую игру на знаках в работе над стихом о Гермесе:
Гермес! Свои!
Гермес: свои!
«Гермес, свои!» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 100)
В первом случае – обращение к Гермесу, отождествление себя с ним, во втором