Ананд закрыл глаза.
– Правильно, – похвалила его Надежда. – Поспи немного, а я наверх пойду. Хорошо?
– Побудь еще чуть-чуть. Я полежу с закрытыми глазами, а ты говори, говори…
– Что говорить?
– Не знаю…
– Мама! – раздался снаружи голос Насти. – Я все принесла. Можно теперь к вам спуститься?
Надежда встала, сняла со лба Ананда ставшую почти сухой косынку, провела пальчиками по его щеке:
– Я пойду разведу костер, обед приготовлю, а ты пока с Настей пообщайся – без ее помощи я бы тебя сюда не затащила. Потом вместе перекусим. Горячие грибы да еще и с печеной картошечкой – вмиг согреешься и сил прибавится.
Он открыл глаза, улыбнулся.
Она поднялась по ступенькам наружу. В келью тотчас спустилась тоненькая, с синеватыми прожилками на руках, светловолосая девочка-подросток в светло-коричневом домотканом платье и в таких же, как у матери, черных сапожках. Оглядевшись по сторонам и не найдя, куда присесть, она неожиданно предложила все еще продолжавшему улыбаться бывшему зэку:
– Давайте я вам песню спою!
– Ну, пой, – согласился тот.
Пройдя в угол кельи, где было чуть попросторней, и повернувшись лицом к Чандраканту Венката Раману, Настя громко, размахивая в такт мелодии руками, запела:
– А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер!
Веселый ветер, веселый ветер!
После обеда Надежда ушла с дочерью в деревню, оставив рядом с ложем пациента ведро с холодной водой и много чистых полотняных лоскутков, чтобы тот мог самостоятельно менять компрессы. Горячие камни в келью решили пока не заносить, воздух и без того основательно прогрелся струящимися сквозь просветы в листве жаркими лучами летнего солнца. Ближе к вечеру она обещала еще раз навестить горемыку и тогда уже подумать, как быть дальше.
Оставшись один, Ананд час или два лежал неподвижно, иногда проваливаясь в сон. Наконец почувствовав себя достаточно отдохнувшим и окрепшим, осторожно пошевелил пальцами ног, рук, согнул и разогнул колени и, определившись, что это ему под силу, приподнялся на локтях. Мысленно прошел сознанием по всему телу, отметил болевые места, принял боль как временную неизбежность, позволив ей быть, и сел на своем ложе с выпрямленной спиной в позу лотоса.
Неделю назад у него не было мыслей бежать из лагеря. Вообще не было никаких планов на будущее: вся мыслительная деятельность сводилась к заботам об удовлетворении насущных нужд. И лишь по вечерам в бараке он шептал мантры на санскрите, мысленно совершая пуджу. Перечислял имена великих гуру и мастеров: бессмертного неподвижного господа Нараяны; рожденного из лотоса Брахмы; господа Кришны; спасителя Шанкарачарьи и многих-многих других.