– В октябре шестнадцать будет.
– Комсомолка?
– Да.
– А звать как?
Я ответила. Она села за стол напротив меня, пододвинула к себе лежавшее на бумагах чайное блюдечко, достала папироску, закурила, развязала на папке тесемки, просмотрела содержимое. Пару минут сидела в задумчивости, пуская кольца дыма в потолок и стряхивая пепел в блюдечко, потом перевела взор на меня:
– Ну вот что, Наденька, если в столь нежном возрасте ты все это прочитала, то расскажи-ка мне, в чем суть «женского вопроса».
Я стала пересказывать статью Коллонтай. Она перебивала, дополняла и под конец, увлекшись, уже говорила одна.
С ее слов, выходило, что «женский вопрос» – это не о женщинах вообще, а о полном пересмотре отношений между полами, вопрос будущего страны, вопрос построения коммунизма. Без ликвидации буржуазного института семьи коммунизм построить невозможно. Она обильно цитировала Ленина, Маркса, Энгельса, Бебеля, и все выходило так, что нам надо срочно создавать коммуны, в которых все будет общим, мужчины и женщины станут свободно сходиться вместе на час или на год и так же свободно расходиться, находить себе других сердечных друзей, а рождающиеся от таких свободных отношений дети будут расти и развиваться отдельно от биологических родителей под руководством и опекой специалистов.
– «Коммунистическое общество – значит, все общее: земля, фабрики, общий труд», – процитировала она Ленина, и пояснила: – Согласно ленинским заветам, к 1940 году13 мы должны построить коммунизм, превратить страну в единую трудовую коммуну. Вот в чем суть «женского вопроса»! Поняла?
– Надо подумать, – ответила я и опустила глаза.
Идея Константиновна достала вторую папироску, закурила, не вынимая ее изо рта, переложила языком в уголок губ, оценивающе оглядела меня и спросила:
– У тебя роман с Мишкой?
– Нет никакого романа.
Она пригнулась через стол, дыхнула мне дымом в лицо:
– А че покраснела? Неужели даже не приставал?
Я молчала.
– Ладно, разговор окончен, – она встала со стула и протянула мне руку.
Я тоже встала, сунула свою ладошку в ее широкую ладонь. Она крепко сжала мои пальцы, отпустила и подвела итог:
– Будет Мишка приставать, скажи, что я ему ноги выдерну, мала ты еще для больших дел. А осенью, как исполнится шестнадцать, заходи, подумаем обо всем вместе.
Я вышла из дверей горкома, постояла, огляделась по сторонам и пошла на берег Волги. В скверике у реки присела в задумчивости на камешек возле воды. Так много всего вместили эти дни в мою жизнь – и ничего позитивного. Сначала я обожглась о Мишку, культивирующего жеребячью простоту отношений между полами. Потом о Женино презрение. Теперь передо мной нарисовали как идеал картину жуткого будущего, в котором не будет места для супружеской верности и вообще не будет супругов, а лишь товарищи-партнеры, строгающие детей и передающие, как заготовки, для дальнейшей