– Дак ня спится – я и ня сплю. Сёдни Паска?
– Паска, мать! Христос воскрес.
– Воистину воскрес. Ты, однако, ещё-ще поляжи трошки: шибко рано.
Скоро уж и совсем рассвело. В хлеву загудела корова Пеструха и разбудила сноху Иришу. Та потянулась, вздохнула и словно бы нехотя поднялась доить корову. До Егория скотину на пастбище не гоняют, и пока что Пеструха дожидается летней поры в стойле. А уж просится на улицу, и оттого Ириша днём выпускает её в огород: всё равно он пока не засажен. Другую корову, Малышку, два года назад отдали в колхоз.
Когда невестка процедила молоко и вернулась, Химутка выглянула с полатей и позвала:
– Ириша!
– Чаво, мам?
– Христос воскрес.
– Воистину, мам. Чавось ты сёдни рано.
– Рано вчарась заснула – вот и рано проснулася. Ты скажи, шибко на вулицы холодно?
– Не, тёпло тамака. Вёдро буить.
– Ириша, ты, однако, выведи мене на вулицу. У избе душно, хочу на солнышко поглядеть.
– Слязай тады. Сама смогёшь?
– Смогу, чаво ж ня смочь! Тольки ноги у мене гудом гудуть.
Химутка осторожно, чтобы не упасть, спустилась с полатей, а сноха помогла ей одеться и обуться. Сказала ещё:
– Душагрейку одень. Оно хучь и тёпло, а годов табе сама знаешь скольки – озябнуть можешь.
– Ето да, давай сюды. А игде моя кавынка2?
– Евон, дяржи! – Ириша подала свекрови кавынку, стоявшую в закутке за печкой.
Как тяжело даётся каждый шаг! Мало того, что шаги эти тут же отзываются болью в коленях и ступнях – ведь и переставить ноги трудно, особенно через порог. Нет сил – и всё тут. Ириша порывалась помочь старушке, довести её до цели, однако та отказывалась:
– Так я скоро совсем иттить не смогу. Гляди тольки, штоб не завалилась я тутака.
Когда Химутка, сойдя с приступок, выбралась на улицу, солнце уже порядком поднялось. Если бы она смогла обогнуть сарай, или, как его называли в Спас-Вилках, двор, то увидела бы, как светило взошло в той стороне, где Новые Рамешки. Эта деревня под горой, ниже Спас-Вилок, и до самых Новых Рамешек и даже дальше, к хутору Девятидворка, тянутся поля, ещё не засеянные, ждущие человеческого труда. Но у Химутки не хватило бы сил дойти к дальнему концу двора. И то сказать – какие ноги на девяносто втором году жизни! Она, опираясь на кавынку, доковыляла до скамейки напротив крыльца и села. На завалинку не пошла: там до обеда будет тень. Кое-где, в местах, куда редко попадают солнечные лучи, по сию пору сохранился снег. Вот и за дровеницей сугроб, набросанный зимой Петей и Санькой, когда они чистили дорожки от снега. Сугроб с каждым днём уменьшается в размерах, но пока не сдаётся окончательно. Стоит, однако, пройти хорошему дождю, и от него останутся лишь воспоминания, да и те скоро растают.
Химутка с детства любила Пасху. Весенний праздник