– Ваши розы, колдунья! – Я протягиваю Рите освобождённый от бумаги букет.
– Чудо! – Она всплескивает светящимися ладонями. Взгляд её влюблённо скользит по бархату лепестков; со смехом Рита окунает лицо в букет. – Волшебный запах!
В своей комнате Рита ставит букет в вазу, на туалетную тумбочку, где рассыпаны заколки, перламутрово блестит флакончик лака для ногтей и высится глянцевый картонный обелиск с кистью сирени на гранях. Рядом с тумбочкой – застланная синим покрывалом кровать.
– Обними меня, – просит Рита. Она сама закидывает руки мне на плечи и подставляет моим губам загорелую шею – сквозь смуглую кожу проступают нежные дорожки вен. – Мы ещё два часа будем одни, – говорит она. – Ты заслужил награду.
Я молчу – я не хочу говорить ей, что она меня обижает. Разве это сделка? Губы чувствуют прохладу её кожи – кожа пахнет сиренью. Вот тут, у мочки уха, есть чудесная впадинка… Рита начинает неровно дышать и тихонько подталкивает меня к кровати. В ногах крутится Фагот.
Вечер. Я пришёл к Рите, чтобы увести её в прозрачные сумерки, к Ивнице. Дверь открыла Мария Сергеевна. Рита принимала душ, и мать провела меня в её комнату. Я стоял у окна, смотрел на отцветающие каштаны, на бледное небо с бледными звёздами и ни о чём не думал. Потом на Ритиной тумбочке, рядом с глянцевой коробкой её духов, я увидел раскрытую книгу. В этой комнате раскрытая книга попалась мне впервые. Я пробежал глазами страницу – словарь иностранных слов, – во втором столбце предпоследним толковалось слово «имаго».
12
Третий день Мельну до полудня пекло солнце. Третий день после полудня заметали стеклянное небо тучи, били из туч до ночи тяжёлые тускло-прозрачные струи – будто сместились полюса и сдавил Мельну обруч экватора, поставив свой закон: всю воду, что выпивается солнцем с утра, возвращать земле к вечеру.
Сентябрь.
После уроков Анна Михайловна, прижав чёрный ископаемый зонт к коленям, сидела на фанерном стуле у входа в гардероб – ждала Николая. Вчера Николай обещал дослушать её историю, отдать ей третий вечер (или принять этот вечер в подарок?). Николай спустился в вестибюль, поздоровался со старухой, и та, строго кивнув в ответ, молча поднялась. На крыльце, под козырьком крыши, Анна Михайловна хлопнула чёрным парашютом зонта – выступили из ткани острые рёбра каркаса. Она сунула Николаю гнутую ручку и вышла под дождь. Николай поспешил следом, прикрывая старуху и себя широким, как сажень, перепончатым грибом. Лужи вскипали пузырями – по брезенту дробно били тяжёлые капли. Ветхая чёрная бахромка по краю зонта вмиг намокла, напиталась дождём, и с неё побежали светлые струйки.
Шли в заречье. Старуха ступала на полшага впереди – с Николаем и всё же отдельно от него, – напоминая колючими плечами, обёрнутыми серым платком, и