Впрочем, доктор Зелигман, вам нечего меня бояться, право слово. Ваш ассистент мне сказал, что вы человек очень тщательный и что это все займет некоторое время, особенно фотографии, так что вы попусту не волнуйтесь, потому как я по-прежнему считаю: причины моего увольнения с работы были поняты неверно и нет оснований полагать, что у меня случаются приступы ярости. Да, в тот день я действительно пришла в ярость – это было до того, как я стала принимать гормоны, – но чтобы за такое увольняли… Они же понятия не имеют, что это значит для таких, как я. И я не считаю, что угроза прибить сотруднику степлером ухо к столу, размахивая означенным степлером, может рассматриваться как акт насилия. По крайней мере, если степлер обычный. Очень сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь пытался пригвоздить человеческую плоть к столу такой вот пластмассовой штучкой. Да я больше рисковала – ведь скрепка могла попасть мне в глаз, но им на это было, разумеется, плевать, и не думайте, что нас обеспечивали защитными очками; бог его знает, сколько травм получено из-за таких вот дешевых канцелярских изделий.
Но мне теперь совсем не стыдно; пусть они все отравятся, грызя свои жуткие шариковые ручки, которыми пишешь как курица лапой. Поскольку самое мерзкое – не то, что я потеряла работу, в этом городе так и так живешь впроголодь, а что меня заставили посещать психотерапевта по имени Джейсон, в противном случае на меня бы завели дело. Доктор Зелигман, ну разве можно серьезно относиться к психотерапевту по имени Джейсон? Судя по виду, его могли звать и Дэйвом, и Питом, у него было лицо, какое ко всему приспособится, как у йогов, которые любую жестокость встречают улыбкой, потому что знают: вселенная – за них. И если бы солнце могло соскочить со своей орбиты и начать вращаться вокруг них, оно бы так и сделало. Поэтому-то люди вроде Джейсона думают, что могут простить любой человеческий промах, и поэтому-то я решила ему солгать.
Я представления не имела, кто Джейсон и откуда, но подумала, что его заведет, если я расскажу о своей сексуальной фиксации на нашем дорогом фюрере и о том, что ярость на меня накатывает из-за невозможности осуществить свои желания, отчего, собственно, мне и захотелось пришпилить ухо коллеги степлером к столу, я не могла поведать ему об истинной причине моих мечтаний и обо всем, что не так с моим телом, и в процессе мне самой моя история понравилась. Когда-то я хотела стать писательницей, доктор Зелигман, а сочинение таких историй – прекрасное упражнение. Под конец – я это чувствовала – Джейсон не мог дождаться, когда же наши сессии прекратятся. Мне кажется, нет ничего отвратительнее историй о перверсиях, которые самому тебе чужды; к тому же если приходится сидеть в комнате с немкой, которая доводит себя чуть ли не до оргазма, представляя, как фюрер охаживает ее своим хлыстом, это превращается в нравственное испытание. Джейсон, похоже, не хотел