Это заявление заставило ее недоверчиво уставиться на него.
– Я свожу тебя с ума? – что, черт возьми, она сделала с ним на этот раз? – Это ты ворвался ко мне сегодня, а не наоборот. – Гнев мгновенно преодолел эротическую слабость, охватившую ее колени. Ее руки уперлись в бедра, возмущение переполняло. – Я не просила тебя приходить сюда и целовать меня, Максим Леманов. Ты сделал это сам, так что не вини меня, если сейчас пожалеешь.”
Черт бы его побрал! Будь он дважды проклят. Что заставило его думать, что он может притянуть ее к себе и заставить хотеть его с отчаянием, граничащим с безумием, только чтобы обвинить в этом ее?
– Я не говорил, что ни о чем не жалею. – низкий, глубокий тон его голоса заставил ее напрячься от прозвучавшего в нем предупреждения. – Я сказал, что ты сводишь меня с ума.
– Ты был сумасшедшим задолго до того, как я появилась, – она пренебрежительно махнула рукой в его сторону. – Почему бы тебе просто не пойти домой и не оставить меня в покое? И в следующий раз позвони до того, как появишься, чтобы я мог уйти до твоего прихода. От тебя у меня просто голова разболелась.
И заставлять ее делать то, что она знала, было безрассудно. Такие вещи, как желание, чтобы она снова оказалась в его объятиях, желание умолять о большем, когда она знала, что большее только разрушит ее еще больше.
Она не могла позволить себе Макса, ее душа не могла позволить себе его. Достаточно того, что он был ее величайшей сексуальной фантазией и ее самым глубоким желанием, все это слилось в одном сексуальном, твердом, воспитанном в горах воине. Если бы она была уверена, что он не пойдет к Егору, что его связи с родней не так сильны, как раньше, она бы попросила его о помощи. Может быть.
Три месяца она наблюдала за ним, выслеживала его, и все еще не знала, будет ли он предан ей или Егору и его родственникам.
Но если кто-то и мог ей помочь, так это Макс.
– Ну, разве это не слишком плохо, душистая горошинка, – прорычал он, свирепо глядя на нее. – Так что, думаю, тебе лучше привыкнуть к этой головной боли, потому что будь я проклят, если стану предупреждать тебя о чем-нибудь.
И разве это не похоже на него? Упрямый человек с головой мула, каким он был, был всегда, сколько она его знала.
– Ты ведешь себя неразумно…”
– Ну, извини, – прорычал он в ответ. – очевидно, именно это и происходит, когда мне становится так тяжело с женщиной, которая отказывается прийти ко мне сама.
Ну, разве это не должно было в какой-то момент его насторожить?
– Ты имеешь в виду, кто отказывается просить милостыню? – скрестив руки на груди, Аня бросила на него полный отвращения взгляд. – Я не стану умолять тебя, Макс, и не стану подлизываться к твоим сомнительным чарам. Я не одна из твоих крольчат из гарема!
Но бывали ночи, когда она умоляла хотя бы об этом. Она нуждалась, страдала, молилась, чтобы однажды она почувствовала себя достаточно защищенной, чтобы позволить