Матвеич не ответил, он думал о Степке, мающемся сейчас на берегу в другом месте, прямо видел его, потерянного, с опущенными руками и этакой надломленной головенкой на тонкой шее. Глядит небось на реку и ревет, зовет дедушку. А дедушка вона где, в десяти верстах…
«Эка, десять-то верст!» – подумал вдруг Матвеич. Прикинул: если сейчас же сняться, то до полного света можно успеть пробежать вниз версты три, а то и пять. А там все едино прятаться. Прижаться к какому сгорелому дебаркадеру – эвон сколь их у берега – и бежать Степку искать…
Только он это подумал, как снова загукала пустая баржа от топота: с берега, кого под руку или в обнимку, а кого и на закорках, понесли раненых. Их было так много, что Матвеич выскочил из рубки, замахал руками. И механик Ведеркин, что вылез дохнуть воздуха, тоже встал на пути.
– Хватит! Перегружены! Потонем!
Раненые, у которых руки были не привязаны, махали руками:
– Что тут помирать, что тама!..
Еще несколько перебрались на катер, пока отчалили. Раненые цеплялись друг за друга, чтобы не свалиться за борт, а иные стояли у окон рубки, и Матвеич ругмя ругался, чтобы убрались, не загораживали видимость. Раненые пригибали головы и отмалчивались: убраться им было некуда.
– Не на острова вези-то, не на острова! – запоздало закричала с баржи коротковолосая под пилоткой баба в военной гимнастерке, то ли врачиха, то ли какая сестра милосердия.
– А куда их? – крикнул Матвеич.
– На Ахтубу вези, на Ахтубу!
Русло Ахтубы было за островом Спорным. Волга тем островом делилась надвое, левый рукав, в свою очередь, делился на Воложку и на Ахтубу, уводящую далеко от города, в пустые степи. Было до Ахтубы добрых пять верст. Те самые пять верст, которые Матвеич рассчитывал проплыть. Да только в другую сторону.
Трепыхаясь от напряжения каждой переборкой, каждой дощечкой своего маленького деревянного корпуса, катер с трудом выгребал против течения, торопясь затемно проскочить самый опасный участок у северной оконечности острова, откуда рукой подать до поселка Рынок, за которым были немцы. В той стороне по небу ползали зеленоватые сполохи дальних ракет, они не рассеивали тьму над Волгой, но высвечивали на водной глади подвижные мутно-грязные полосы. Издалека доносились редкие выстрелы, пулеметные всхрипы – фронт дышал прерывисто, как астматичный старик, вот-вот готовый проснуться.
Мысли о спящем старике фронте заставили Матвеича встряхнуться: как бы самому того, не задремать. Вон какая тишь на реке, и не хочешь, а уснешь, хоть бы и с открытыми глазами.
Светало быстро. Темными горбами прорисовывались дальние берега. Всполохи ракет слева угасли, трескотня выстрелов тоже затихла. Наступил тот миг в природе, когда дремота еще одолевает и все в мире блаженно потягивается, прежде чем окончательно проснуться. В этот-то благолепный миг, когда сонного всплеска рыбы довольно, чтобы вздрогнуть, вдруг оглушило близким разрывом, и белый фонтан выплеснул прямо по курсу катера. Матвеич вытянул шею, чтобы поглядеть, где он, этот ранний самолет, откуда взялся? Блеклое рассветное