– К маме!
Сестричка растерянно посмотрела на них, повторила странным голосом:
– К Лавровой? – и добавила, сверившись с лежащим перед ней списком: – К Ольге Васильевне?
– Ну да, – подтвердила Наташа, все еще улыбаясь.
Сестричка вскочила, засуетилась:
– Вы сюда пройдите, пожалуйста, прямо по коридору, я вас провожу, здесь не далеко…
Бросив свой пост у дверей, она повела их по длинному извилистому коридору, сворачивая то направо, то налево. У Наташи еще мелькнула мысль, что обратно она, так просто, без провожатого, не выберется. Сестричка открыла дверь с табличкой «Заведующий хирургическим отделением»:
– Николай Геннадьевич, родственники Лавровой пришли.
Собственно, что было потом, она тоже плохо помнит. Помнит, что никак не могла поверить, что твердила про какую-то чудовищную ошибку, ведь врач вчера твердо обещал ей: «Все будет хорошо». Помнит притихшую, испуганную Дашку, прижимающуюся к ней, помнит свои нелепые слова: «Но Оля никак не могла умереть, у нее же ребенок маленький, дочка!» Потом, наверное, у нее началась истерика, потому что в кабинете сразу стало очень многолюдно, кто-то торопливо и бессвязно утешал ее, кто-то совал мерзко пахнущие капли, кто-то пытался забрать у нее Дашку…
Надо же, она так давно не плакала, а тут – слезы в три ручья. Почему вдруг? Потому, что снова, так ясно вспомнила тот день? Или потому, что вовсе не Игорь, а этот незнакомый, посторонний, по сути человек, столько лет приносит Оле цветы? Наташа вытерла мокрые щеки и спросила сердито:
– Вы что, всех своих пациентов на кладбище посещаете?
Получилось грубо, но он не обиделся. Наоборот, воспринял ее слова, как приглашение к беседе.
– Нет, конечно. К счастью, в этом нет необходимости. Вы можете не поверить, но я хороший хирург.
– К счастью… Хотите сказать, что Оля – единственная, кому так не повезло?
– Нет, конечно, – повторил Артемьев. Не спрашивая разрешения, он сел на лавочку рядом с Наташей. Снова опустил голову и, уставившись на пожухшую траву у себя под ногами, продолжил: