Положив начало, как оказалось, бесконечной веренице заведений, в которые он приходил и уходил, Герман получил первое образование в местном детском саду в Фюрте. Здесь его хватило на несколько истерик, и родителям пришлось забрать ребенка, чтобы поручить его заботам частного преподавателя на следующие четыре года. И, поскольку Герман все никак не унимался, было решено, что ежовые рукавицы немецкой системы школ-пансионов – это последнее средство для такого непослушного дитяти. Одиннадцатилетнего Германа отправили в одно из подобных заведений, находившееся в Ансбахе.
Герману сразу не понравилось в новой обстановке. Еда, которую раздавали в школьной столовой, была слишком противна его уже в том возрасте утонченному вкусу, без сомнения, перенятому от крестного. Она была настолько отвратительна, что он подговорил соучеников устроить протест против школьной кухни – протест, увенчавшийся полным разгромом. Униженный своим первым политическим опытом, Герман бежал. Как рассказывают, он выслал постельные принадлежности вперед себя в Фельденштайн, продал свою скрипку за десять марок, чтобы купить билет на поезд, и внезапно объявился дома.[30] Его спешно отослали обратно и, не слушая жалоб, вынудили и дальше подвергаться кулинарным унижениям.
Единственным убежищем для Германа за все годы в пансионе были летние каникулы, когда он мог приезжать в Маутерндорф. Для него окружающие замок леса и горы и являлись настоящей школой – здесь уроки преподавала природа, здесь в противостоянии она воспитывала волю человека. Когда дни укорачивались и воздух становился прозрачней, ему каждый год приходилось насильно возвращаться в место, которое он считал адом. Особенно он терпеть не мог уроки музыки, где его заставляли играть на скрипке, а не на фортепиано, учиться которому его изначально отдали родители. Ненависть Германа не только к струнным инструментам, но и ко всему заведению долго созревала внутри, пока наконец не представилась возможность ее выплеснуть.
Однажды на уроке ученикам дали задание написать сочинение об их героях. Притом что большинство детей стали писать о кайзере или Бисмарке, Герман выбрал в качестве предмета единственного человека, которого он почитал, – своего крестного, Германа фон Эпенштайна. На следующий день ему сказали явиться в кабинет директора и там устроили нагоняй за то, что он написал сочинение, прославляющее еврея. Имя Эпенштайна присутствовало в своего рода полу-“Готском альманахе” – публикации того времени, перечислявшей все благородные семейства с еврейскими корнями. Видимо, этот документ оказался под рукой у директора. Германа заставили в качестве наказания сотню раз написать: “Я не буду писать сочинения во славу евреев”.