Был месяц май. Солнце грело во всю свою весеннюю силу. Песок оказался мягким и копался легко…
Обычно не очень разговорчивый Борода всё время говорил. Я его слушал, иногда поддакивал. Говорили мы об Игоре… Хотя, если честно, мы намеренно тянули время. Не хотелось видеть его, лежащего в гробу. Не хотелось видеть слёзы Инги, испуганных и зарёванных дочек. Какое-то чувство вины заставляло нас упорно рыть песок, чтобы хоть как-то реабилитировать себя перед умершим другом: за бессилие перед неизбежностью судьбы…
Копать могилу нам никто не мешал, не отвлекал…
Вдруг прилетела огромная, иссиня-чёрная ворона, села недалеко на соседнюю могильную плиту. Стала ходить по ней, выискивая что-то среди ржавых венков, поглядывая на нас блестящими глазами. Других ворон поблизости не было, и это казалось странным. Обычно эти птицы летают группами. Борода зачем-то кинул в неё комом сырого песка. Недовольно каркнув, она улетела…
– Делать что ли нечего? – спросил я, выбрасывая очередную лопату песка.
Борода пожал плечами:
– Пусть подальше летает, а то накаркает чего-нибудь…
Когда она появилась второй раз, мы сидели на лавочке возле соседней могилы. Выпили по стакану водки и молча жевали хлеб с колбасой.
– Смотри, – сказал Борода, – опять прилетела.
Он бросил в сторону вороны кружок колбасы. Она сначала отскочила, вращая головой в разные стороны и недовольно каркая, но потом, боком – боком, подскочила к колбасе и стала шустро теребить её своим мощным клювом.
– Жрёт, зараза, – пробормотал Борода, и бросил ещё один кружок колбасы.
Ворона в этот раз не отпрыгнула, а с каким-то достоинством, уже без суеты, принялась клевать.
– Однажды родственника хоронил, – сказал Борода, глядя на ворону. – Перед тем, как крышку гроба закрыть, замешкались мы с мужиками. Смотрим, птичка какая-то прямо на грудь покойнику села. Бабки сразу запричитали, что это душа в образе птички прилетела…
Я недоумённо взглянул на Сашку. «Бородой» его звали не из-за фамилии. Сколько его помню, он всегда имел небольшую аккуратную тёмную бороду, от которой млели девицы. А вот его жене, Ольге, борода не нравилась, но заставить Сашку её сбрить она никак не могла.
– Это что же, в ней душа Игорька сидит? – спросил я, кивнув на ворону.
– Кто знает, – усмехнулся Сашка, задумчиво глядя на чёрную птицу. – Всё может быть…
Вдруг ворона суетливо соскочила с надгробия и исчезла в сухой, высокой траве. Откуда-то из-за редких сосен вышел небольшого роста мужичок в сером, китайском свитере, военных камуфляжных штанах и грязных кирзовых сапогах. Лицо у него было какое-то не запоминающееся, блеклое. Выделялись на нём только нос-пуговка и светлые, хитрющие глазки. На голове, с редкими седыми волосами, небрежно сидела вязаная шапочка. В одной руке он держал наполненный чем-то белый полиэтиленовый пакет.
– Здравствуйте, –