А навес над перроном, крышу вокзала, водостоки и ветви деревьев в этот ранний час облюбовали черно-серые вороны. Такие же, как в Лондоне, только там они просто черные. А эти, московские, жили тут всегда. Вокзал – их родной дом. Утренние поезда встречали крикливым каркающим хором. Днем улетали, растворялись по окрестностям. А ночью возвращались к навесам. Когда после Великой Победы на Белорусский вокзал стали приходить эшелоны с советскими солдатами и офицерами здесь гремели марши, праздничная музыка, звучали торжественные речи, многие окрестные жители думали, что стаи ворон исчезнут навсегда; не по ним весь этот шум. Но не тут-то было. Ворона – птица умная, облюбованное место не бросит. Чувствует себя хозяином. И злопамятная. Если представится случай, отомстит человеку за нанесенную обиду или беспокойство.
Вот и сейчас стая черно-серых птиц вдруг сорвалась с навеса и стала кружить над военнопленными и автоматчиками, оглашая воздух громким синхронным карканьем. Один из солдат что-то выкрикнул скороговоркой, взмахнув кулаком. Кто-то в шеренгах засмеялся. Вороны продолжали кружить. И тут одна из птиц метнулась вниз и, резко спикировав, почти задела клювом чью-то голову, крылом – другую, а потом тотчас же взмыла вверх и присоединилась к своим подругам. Всё это произошло за секунду.
Голова, выбранная для вороньей «вражеской атаки», сидела на плечах того самого аристократа, одетого в непохожую на остальных военнопленных форму. Стоящий слева от него унтер-офицер участливо спросил по-немецки:
– Клюнула?
Питер Стоун не ответил. Даже не посмотрел на соседа. Немецкий язык он знал, но намеренно не вступал в контакт ни с кем из военнопленных за время своего вынужденного «путешествия» из Германии в Советский Союз. Но про себя подумал: «Кажется, нет, не клюнула». Он ощупал заболевшее вдруг темя. Но это могла быть нервная боль, фантомная.
– Это дурной знак, предвестник беды, – продолжил разговорчивый унтер-офицер. – Мою лысину она не задела. По всем мистическим канонам – к долгой жизни. Я изучал Каббалу.
– Мы все рано или поздно умрем, – сердито сказал кто-то в шеренге.
– Так-то оно так. Но я имею в виду другое.
– Что именно?
– Близкую смерть. А не смерть вообще, как неизбежный итог жизни.
– От вороны это не зависит, – заспорил с ними еще кто-то. Молча стоять в шеренге скучно. – Всё это суеверие. И потом: что такое «близко» и что «далеко»? Особенно теперь, в нашем положении. Да в любом тоже. Вы знаете ответ? Тогда вы очень счастливый человек.
– О, да. Потому что война кончилась. По крайней мере, для нас. А русским еще воевать