Надо сказать, что здесь Маслов покривил душой: как известно, Вася Голубев имел и тройки и даже двойки, которые, правда, не определяли оценок в четвертях, но тем не менее в тетради попадали. Но дедушку можно было извинить: ведь каждому пятикласснику кажется, что в шестом классе все учатся замечательно и стоит ему самому перейти в шестой класс, как и он, конечно, станет отличником.
И еще нужно сказать: Васе Голубеву показалось, что дедушка употребил не вполне приличное слово – «фантазер». Ведь в переводе на язык нормального школьника оно звучит как «враль», или «врун», или (когда этого не слышит учительница русского языка) «трепач». Но ведь это могло и показаться…
Кажется, дело подходило к концу. Но молодой врач безжалостно предложил:
– Приступим к внутреннему осмотру!
«Как же это они начнут осматривать меня изнутри? – не без робости подумал Вася. – Ведь не вздумают же они меня резать?»
Но резать его никто не собирался. В комнате погас свет, и экран на стене вспыхнул мерцающим розовато-синим светом. Молодой врач навел на Васю один из шлангов. Из репродуктора вдруг раздался голос:
– Свейтить бронхи!
Вася вопросительно посмотрел на дедушку, и тот шепнул ему:
– Это, видно, американец просит. Он же по телеку все видит и слышит.
Васю попросили повернуться спиной. Перед его глазами оказался экран. Он посмотрел на него и обмер. На экране светились, дышали, бились, двигались все его внутренности. Он видел, как сжимается и разжимается его сердце, видел, как вздыхают сероватые легкие, как бежит в жилах ярко-красная кровь. Он видел все в красках, в цветах и не просто в натуральную величину, а в значительно увеличенном виде.
Так вот почему ученые даже не поднялись с мест! Они пользовались цветным, объемным рентгеновским аппаратом. Кто-то по радио попросил:
– Включите сердечные шумы.
О, это было что-то совершенно невероятное! Вася услышал, как стучит его сердце, стучит так, что его можно было услышать даже за сто метров.
Ученые в зале и ученые в далекой Индонезии изучали состояние Васиного организма с такой точностью, что ошибок в их оценке быть не могло. И все-таки, когда длительный внутренний и внешний осмотр окончился, ученые вдруг стали спорить. В спор вмешивались и те, что были за океаном, и, как потом оказалось, африканские ученые, которые просто не успели прилететь, но были извещены о конференции. Все забыли о Васе, и он примостился на диванчике. К нему подошел дедушка, крякнул и присел рядом. Прислушиваясь к спору ученых, он с уважением сказал:
– Вот, брат, как разговорились! И, понимаешь, всё по-латыни! Так и режут, так и режут! Да, на латынь надейся, а сам не плошай.
Вася следил за молодым врачом, который почти не участвовал в споре. Он стоял на сцене, заложив руки за спину, выпрямившись, и на его лице играла легкая улыбка собственного превосходства. Она почему-то показалась Васе такой неприятной, что он спросил:
– А кто этот задавака?
– Этот?