Но разве мы можем судить то, что от нас прячут? Мы судим то, что видим и слышим. И мало что поражает человека так, как размеры, объём. А объём знаний Ю.Л. был, как мне кажется, уникально огромным. Мы, школьники, могли увидать только часть этого айсберга. Про исторические и философские лекции я уже упоминал: не думаю, что, даже познакомившись позднее чуть более подробно с работами упоминаемых им авторов, я узнавал больше, чем из его лекций. Более того, каждый раз нас поражало, что Ю.Л., замещая заболевшего учителя, будь то литератор, химик или биолог, казалось, знает и понимает любой предмет ничуть не хуже, а, похоже, иногда и лучше специалиста. Не забуду его урок, где он рассказывал нам, точнее, читал наизусть стихи молодых поэтов, пришедших прямо из школы на войну: тотчас после урока, под огромным впечатлением, я раздобыл тонюленькую книжечку стихов Гудзенко, где был тот, самый сильный стих о войне, последние строчки которого, “и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую”, как мне тогда наивно казалось, сделали бы пацифистом самого неистового героя.
Любые сравнения, даже не по Мандельштаму, наяву, но и в памяти, неправомерны, но их трудно избежать, выстраивая масштаб личности. В этом смысле, ближе всех из ныне здравствующих персонажей к Юрию Гаврилову стоит Дмитрий Быков: схожи и интеллект, и потрясающая эрудиция, и любовь к слову, и стремление быть, насколько позволяет среда обитания, искренним. Но есть и заметное различие. Быков, при всех его сложностях – баловень судьбы, Гаврилов – её жертва.
Быков играет на краю бездны, черпая из неё, но всегда успевая повернуться к ней спиною, Гаврилов же, единожды или дважды не успев отвернуться, был навсегда обречён, подобно Ницше, глядеться в эту бездну. Быков велик, но, всё же, легковесен, потому что не трагичен по самой сути своего существования: он над бездной, и никогда не узнает, какого быть там, внутри, и, значит, никогда не сумеет стать настоящим. А Гаврилов всю свою жизнь падал и падал в эту бездну, и все свои силы тратил на то, чтобы вырваться из неё: кто знает, может, именно этих сил и не хватило на то, чтобы поэтично рассказать об этом: очень уж страшно глядеть в бездну, до того страшно, что приходится иронизировать, ерничать, искать привычные, умиротворяющие, известные, успокаивающие слова. Не столько быть, сколько пытаться стать. Ю. Л. Гаврилову была уготована роль трагического героя: обстоятельства заставили играть эту роль не на большой сцене, а в театре кукол, и это было невыносимо. Поэтому мы видим не одну большую человеческую судьбу, а множество «возможных» судеб, открывающихся через короткие рассказы, размышления, сценки, новеллы, воспоминания.