Обычно его будила ругань соседей сверху, но случались исключения, поэтому иногда он просыпался от ругани соседей сбоку или снизу. Просыпался Арк всегда тяжело. Каждый раз ему не хотелось открывать глаза и выныривать из-под одеяла, ибо никогда и ничего хорошего это занятие не сулило. Если все-таки ему удавалось каким-то чудом открыть глаза, то первые десять минут он был занят тем, что пытался выкрасить кипяток многократно использованным пакетиком черного чая. Если вода хотя бы желтела, утро считалось хорошим. Если – нет, утро считалось нормальным. Но чаще всего у Арка даже такого чая не было, и он пил кипяченую воду без сахара, то и дело выплевывая кусочки накипи прямо под ноги.
Позавтракав, если было чем, Арк обыкновенно направлялся в ванную и умывал лицо под тоненькой струей ржавой воды, откручивая кран лишь на парочку сантиметров, чтобы показания счетчика едва-едва сдвинулись с места. Зубы он чистил похожим образом. Процедура эта занимала целых полчаса, ибо первые пятнадцать минут Арк пытался выдавить хоть что-нибудь из исхудавшего тюбика, где когда-то была паста, а оставшееся время он скрупулезно елозил щеткой по каждому зубу, удивляясь, как ему удалось сохранить в целости каждый из них. Зубами он дорожил и гордился ими. То же касалось и его ботинок.
Закончив утренние процедуры, Арк обыкновенно возвращался в комнату, тщательно переступая через тараканов, клопов и даже мышь, которая в последнее время до того осмелела, что совсем перестала прятаться и жила у него в качестве питомца. Мышь он назвал Алисой и всякий раз приносил ей что-нибудь вкусное. Однажды он даже похитил у белки парочку орехов, чтобы накормить Алису, и та каждую ночь будила его аппетитными шорохами. Осматривая комнату на предмет того, что нужно взять с собой в новый день, Арк всегда приходил в уныние. У него не было практически ничего. Посреди комнаты лежал старенький матрас, окруженный книгами, но ни одну из них до конца Арк так и не прочитал. Он нашел их на улице и не смог пройти мимо, посчитав кощунством выбрасывать кем-то написанные истории.
В новый день Арк обычно брал эту сумку и маленький рюкзак, который помещался в районе книг. У изголовья лежала клетчатая сумка, ночью служившая подушкой. Собрав все необходимое, он обычно выходил на улицу и проверял погоду. Делал он это просто так, ибо одежда у Арка была одна на все сезоны: темные брюки, удачно скрывавшие пятна на них, такого же цвета водолазка и серое пальто, одновременно уместившее на себе так много дыр, что спустя какое-то время и само, должно быть, превратится в одну сплошную дыру.
Проверив, что ничто не забыто, Арк обувал тяжелые ботинки, те самые, которыми он гордился, ибо они не имели ни одной дырочки и служили ему верно и долго. Далее он принимался за двери. Сначала он закрывал первую деревянную дверь, поворачивая замок один раз. Дальше – еще одну деревянную дверь, с поворотом замка уже трижды. А уже находясь на лестничной клетке, он закрывал последнюю, железную, дверь, прокручивая один замок трижды и другой – дважды. Ключ прятал во внутренний карман пальто и застегивал карман на молнию, которую сам же и вшил. Лифтом он не пользовался, не желая встречаться с соседями, потому что те часто смотрели косо, а иногда даже позволяли себе не слишком ласковые выражения в его адрес. Впрочем, он постоянно был рад встретить Матильду. Она всегда здоровалась первой, была вежливой, интересовалась его делами, и, собственно говоря, ботинки, которые Арк носил с таким удовольствием, были подарены именно ею. Как-то Арк откликнулся на объявление, приклеенное к стене, где было написано нечто, никого неспособное растрогать: «Отдаются ботинки. Ношеные». К ботинкам она предложила Арку еще и очки с темными круглыми линзами, доставшиеся ей от отчима, но Арк отказался, так как они недостаточно подходили к его стилю.
Спустившись по лестнице, стараясь отводить глаза от взглядов встречавшихся ему соседей, Арк поздоровался с пожилой консьержкой. Та не ответила, только проводила его вылезающими из-за толстенных линз глазами, впрочем, довольно дружелюбно, но и задумчиво. Так случалось каждое утро, и каждый раз она успевала его остановить, чтобы задать вопрос:
– Вы же из двенадцатой квартиры? Помню, вы с книгами ходили тут. Подскажите: травянистое растение семейства злаковых.
Арк, не задумываясь, ответил:
– Рис, Марь Ивановна.
Консьержка скрючилась над кроссвордом, освещаемым тусклой лампой, вкрученной в допотопный светильник, вписала подсказанное ей слово, и лицо ее тут же изменилось не в лучшую сторону.
– Сволочь ты! – закричала она. – Кроссворд мне испортил!
Но Арк уже был на улице, где вытряхивал из своей клетчатой сумки остатки вчерашней добычи.
Очутившись снаружи, Арк тут же забывал, откуда вышел. Не в буквальном, конечно, смысле. Дело в том, что у него совершенно отпадали мысли на тему, насколько жалкую жизнь он ведет. Оказываясь на пороге нового дня, он непременно, хоть и неизвестно, откуда, приобретал веру в этот самый новый день. Ни беды, ни обстоятельства все равно не смогли разрушить его веру в чудо, и он выходил из подъезда с твердым намерением вернуться обратно как минимум чуточку счастливее. Получалось это далеко не всегда,