Песчаный колокол. Александр Райн

и жёсткая. Герман вхолостую царапал верхний слой, как царапает кот линолеум, пытаясь скрыть свои «следы». Постепенно глина начала отслаиваться, и, как только скульптор погрузил пальцы чуть глубже, то снова услышал их.

      Голоса разнеслись громким эхом по всему его сознанию, но вот радости он не испытал. Герман жадно наполнял глиной голодные рты отяжелевшей от дождя куртки и почему-то ощущал себя вором. Гадкое чувство скручивало в узел кишки, но он не останавливался. Всё это происходило совершенно не так, как он представлял себе изначально. Это был адский и наинеприятнейший труд. Но больше всего раздражал совершенно бесполезный дождь, который по всей логике не должен был вообще идти в пустыне. Минута, казалось, длилась вечно, но карманы при этом набивались неохотно и требовали добавки. Не привыкшие к такому ногти молили о пощаде, но Герман продолжал рыть. Он чувствовал, что подобная работа унижает его как профессионала, но цель не давала остановиться. Скульптор остервенело погружал пальцы в землю и, рыча от усталости и злости, тащил её на себя, оставляя на поверхности еле заметные борозды. Так продолжалось до тех пор, пока он в очередной раз не погрузил пальцы по вторую фалангу в землю и не потянул на себя. Когда тонкие костяные грабли вышли наружу, и Герман потянулся, чтобы собрать самую большую порцию драгоценного материала, он вдруг понял, что колени его больше не упираются в жёсткую почву, а проминают под собой доски.